Растопит снега.

С алым восходом

Отступит беда.

Алая роза

К утру расцветает,

Ночь все болезни

С собой забирает.

Около двух веков назад пришли мои предки в этот город, носящий имя Нальчик, что значит «Подковка», под защиту крепостных стен и скалистых гор, подковой огибающих город. Нальчик приютил странников, и не было им здесь горя, и не знали они страха, и никто не убивал и не гнал сынов Израилевых, и в самые страшные для моего народа и для всех людей тяжкие 1940-е годы здесь выжили они.

Жил в еврейской общине Нальчика, а может быть, и сейчас живет, да вот только, где, про то я вам не скажу, да и никто в моей общине не скажет, старый Лазарь. Не подумайте, Лазарь не всегда был старым, но все его знают как старого, кроме, конечно, его молодой жены Ребекки, а она, как всем известно, о нем совсем иного мнения.

Родился Лазарь в семье знатной и богатой, почитающей закон. Закон уважал отец Лазаря Авраам, и дед его Исаак, и прадед Иосиф, и прапрадед, имя которого ведомо, верно, лишь самому старому Лазарю, а может быть, и сыновьям его, и внукам, и правнукам, да только где их сыскать, я не знаю.

Закон, который почитали предки старого Лазаря, был уважаем не только в его семье, но и среди тех, кого лучше не встречать на шумных базарах, чьи руки нежны, шаги бесшумны, а лица не помнит никто, кроме… Впрочем, я никогда никому не назову тех, кто помнит их истинные лица. И Лазарь, и отец его, и дед, и прадед, и прапрадед, и прочие предки, как и люди, тайком под покровом черной ночи и горных утесов приходящие в его дом, промышляли воровством. Все они чтили воровской закон и не мыслили отойти от него.

В то время, когда началась моя повесть, старому Лазарю минуло шестьдесят лет, и все знали его как старого Лазаря, да и был он человеком почтенным, уважаемым всеми, кто не знал о его старой воровской жизни. И особенно теми, кто о ней знал.

Лазарь к тому времени уже отошел от своих тайных воровских дел, жил в покое и довольствии, и всего хватало ему для счастья, кроме одного – мечтал он, чтобы была с ним рядом возлюбленная жена, да детишки смеялись и радовали его своим смехом. Воры в законе если и заводят семью, то поздно, когда уже оставляют навсегда воровские дела свои, чтобы не бросить, если что, супругу с детьми пустой коркой хлеба пробиваться. Вот и Лазарь жил один, бобылем, и не радовалось его сердце покою и богатству. А почему бы не жениться Лазарю? Человек он видный, в общине (как еврейской городской общине, так и в тайной, воровской) уважаемый, да и нищим Лазаря вряд ли мог бы назвать самый богатый человек Нальчика. Так почему бы не жениться Лазарю?

Да беда в том, что полюбил Лазарь юную Ребекку, дочку ребе Давида, красавицу огненноволосую да черноглазую, глядя на которую вздыхали о минувшем старики и мужали юноши. И красавица Ребекка не отрывала от вора своих прекрасных черных глаз, и радовалась, когда заговаривал с ней Лазарь, намного больше, чем вниманию своих ровесников – Ребекка любила Лазаря, и не казался он ей стариком, потому что видела она красоту его, которую, впрочем, видели многие женщины и даже совсем юные девушки. И ничего не помешало бы Лазарю жениться на Ребекке, если бы не былая воровская жизнь, о которой не знали ни юная Ребекка, ни семья ее, семья праведного ребе Давида.

И мог бы утаить Лазарь правду о своей бурной воровской жизни, да все равно не смог бы взять в жены прекрасную Ребекку: годы истощили его мужскую силу. А годы Лазарь прожил бурные. О его похождениях в тайной воровской общине ходили легенды. Ходили легенды о Лазаре и в еврейской общине города Нальчика, да только не знали люди, что живет легендарный Лазарь рядом с ними и улыбается в усы, слушая о том, чего никогда не было. Я вместе с Лазарем слушал и легенды еврейской общины, и те, что произносятся тихим шепотом под шелест падающих звезд.

Рассказывают люди, что много лет назад была большая облава, и взяли чекисты тогда всех, кроме Лазаря, которого в те давние времена знали как Лазку-вора. Как ушел от облавы Лазка-вор, не знает никто, да только все видели, что парил над городом орел, и говорили люди, что это Лазка, обернувшись орлом, ушел от чекистов. Не все так было гладко в прошлой воровской жизни Лазаря, как хотелось бы, и не всегда он орлом парил в поднебесье, насмехаясь над людьми с автоматами. Были и невольные ходки в места не столь отдаленные, как думают те, кто никогда не бывал там. Да и не был бы Лазарь вором в законе, если бы не побывал в землях Сибирских и не похлебал бы казенной баланды.

Старый Лазарь не любил, когда его жалели, а и правда, жалеть его было незачем, потому что хоть и плохо было Лазке-вору в лагере, как и тому, кто грабежом промышлял, и тому, кто, страшно сказать, за смертоубийство наказание нес, да не так плохо, как тому, кто за веру страдал. Все легче было ворам да грабителям, чем людям честным, а таких в те времена немало горе мыкало в Сибирской земле.

Жалел таких Лазка-вор, и особенно жалел он ребе Израэля, который за веру народа Израилева муки нес в Сибирской земле. Жалел его Лазка-вор, делился с ним тем, что на душе наболело, и слушал мудрые речи ребе. А ребе Израэль учил Лазку-вора Закону, да не тому закону, который тот и сам знал и почитал, а тому, по которому должно жить народу Израилеву, Закону, данному Господом. «Ты вспомнишь Закон, – говорил Лазке-вору ребе Израэль, – и воскреснешь духом, потому что не умерла душа твоя». Только недолго слушал Лазка-вор мудрые речи ребе Израэля – недолго смог прожить праведник в земле Сибирской. Проводил ребе Израэля Лазка в последний путь, да и сам ушел из лагеря – не было здесь больше ничего для души его, а вертухаи с овчарками не могли удержать орла южных гор.

Зайцем быстроногим бежал Лазка-вор от вертухаев, голодным волком пробирался через тайгу, рысью крался и птицей вольной парил в поднебесье. Черные холодные ночи и белые, но такие же холодные дни истощили тело и истомили душу странника, и думал Лазка-вор, что смерть пришла за ним, но, когда силы были на исходе, расступились высокие сосны и открылась ему в тайге вырубка. Черная изба, хлев да баня, – больше ничего, но и это показалось Лазке-вору небесным Иерусалимом. Когда Лазка стучался в избу, верил он, что сам ребе Израэль привел его сюда, а значит, и корки хлеба нельзя взять, не спросив хозяев. Жили в той избе люди старой русской веры, и приютили они путника. Пропал бы без их помощи бескорыстной Лазка-вор, и забыл бы о нем город Нальчик, но не было на то воли Господней.

А может быть, и не было ребе Израэля, не было таежной избы в жизни кавказского вора, да только, годы спустя, вернулся Лазка в Нальчик и всегда привечал путников в доме своем и не брал у них ни рубля ни тайно, ни явно, что, впрочем, у нас в горах по закону положено.

Но вернусь к тому времени, когда Лазка-вор стал почтенным Лазарем. Жил он и горя не знал, лишь любовь к огненноволосой да черноглазой Ребекке лишила его покоя. А я уже говорил, что старый Лазарь был богат. Слухи о его богатстве, верно, преувеличили люди, а может быть, и нет, но только дошли эти слухи туда, куда доходить им не надо было.