По контрасту с ускользающим ароматом настоящего цветка гардения в форме парфюма предлагает постоянное наслаждение. Среди парфюмов с подобным ароматом была и Gardenia от Chanel 1925 года. Позднее, в 1932 году, появился аромат с соблазнительным названием Jungle Gardenia («Гардения джунглей») от Tuvaché. Версия Ysabey 1924 года завоевала золотую медаль на знаменитой Всемирной выставке декоративного искусства и современной промышленности в Париже в 1925 году. Лицом аромата стала очаровательная певица театра оперетты Ивонна Прентан. Этот парфюмерный дом специализировался на «цветочных» ароматах. Он вышел на американский рынок, объявив себя любимцем французской знати и европейской аристократии. Производители обещали, что хотя их аромат продавали на Пятой авеню, разливали парфюм по флаконам и упаковывали в Европе.

Парфюмы Gardenia часто продвигали как аромат для дебютанток или новобрачных, хотя дурманящий аромат превращал цветок в лейтмотив более мрачной сексуальной одержимости. В сатирическом романе Олдоса Хаксли о ярких молодых «штучках» «Контрапункт», который в 1928 году нужно было обязательно прочесть, этот волнующий аромат становится действующим лицом. Герой романа по имени Уолтер страдает от мучительной страсти к своей жестокой второй любовнице Люси Тантамаунт (ее прототипом стала богатая наследница Нэнси Кунард), которая густо подводила глаза, пользовалась пурпурной губной помадой, носила десяток африканских браслетов без застежки и никогда не улыбалась перед камерой. В разгар несчастливых свиданий (Люси с удовольствием вонзает коготки в своего любовника, стоит ему только проявить слабость) Уолтер постоянно попадает в облако парфюма Люси с ароматом гардений. Писатель называет аромат «обволакивающим», «наполняющим» и «удушливым». Эта пагубная субстанция проникает в тело Уолтера. Чем крепче держит его Люси, тем явственнее парфюм становится ее «второй призрачной личностью», и Уолтер вынужден снова и снова вдыхать его. К концу романа восхитительный цветок становится символом ужаса. Люси уже похожа на женщину-демона, наделенную сверхъестественной силой. Есть что-то страшное и одновременно возбуждающее в этих описаниях, как в первых фильмах ужасов немецких экспрессионистов: острые углы, тени и зловещее мерцание. В Люси была бессердечность других соблазнительниц, в частности, робота Марии из фильма Фрица Ланга «Метрополия» (1927), вызывавшая у мужчин не поддающуюся контролю похоть, когда танцевала и извивалась, словно вавилонская блудница.

И финальный трюк парфюмов с ароматом гардении заключается в том, что это обычные имитации. Натуральный материал плохо поддается экстракции. Гардения может жить в парфюме только в сочетании с другими цветочными нотами и синтетическими ингредиентами наподобие кокосового гамма-ноналактона. Самые прекрасные парфюмы могут действовать как робот Мария: они начинают свою жизнь в формате 3D, достигают наших сердец и заставляют нас забыть о том, что они созданы на фабрике и хранятся в огромных алюминиевых канистрах до тех пор, пока не настанет время разлить их по флаконам.

В 1925 году журналиста Vogue отправили на редакционное задание. Нужно было обойти все элитные парфюмерные салоны Манхэттена, где небольшая группа предпринимателей опробовала новый тренд в продаже парфюма: предсказания. Парфюмы выпускали в таком количестве, что выбрать аромат становилось невероятно трудным делом. Обеспеченные любительницы парфюма застывали на месте, не в силах решить, какой же аромат приобрести, чтобы выразить суть своей индивидуальности. Какой аромат «тот самый»? Предсказания, астрология, гадание на кофейной гуще и спиритические сеансы были в большой моде. Хрустальные шары из Чехословакии появились в модных домах. Так почему было не попробовать предсказывать аромат? Возьмите не слишком именитого отпрыска европейской королевской семьи, лишившейся своего трона, снимите помещение в Верхнем Ист-Сайде, расставьте там мягкую мебель, украсьте его китайскими безделушками, приглушите свет, и вы в дамках, можете сразу получать наличные.

Vogue начал свое путешествие по салонам, в которых предсказывали судьбу по парфюму, с заведения «Красное и черное» на Мэдисон-авеню. Это была мастерская парфюмерного дома князя Мачабели, где сам князь создавал для своих клиентов идеальные духи на заказ. Он анализировал их осанку, внутренний мир и ауру. Один из клиентов заявил, что обожает запах борща. Князь не растерялся и пространно рассуждал о том, что найдет нечто аналогичное. Он даже обещал своим клиентам по переписке, что ему достаточно письма, чтобы с помощью графологии определить идеальный аромат.

В стиле Мачабели, слегка пугающем, было что-то от Эркюля Пуаро:

Князь был прав, парфюм из соляной кислоты был бы не слишком удачной идеей.

Журналист Vogue двинулся дальше, в мастерскую Энн Хевилэнд с мириадами пробников. Их резко подносили к носу. Метод Энн заключался в том, чтобы найти несоответствие между словами и выражением лица. Она замечала блеск в глазах клиента и понимала, что это и есть нужный аромат. При правильном подходе ее клиенты уходили из мастерской, унося с собой шесть или более средств со своим фирменным ароматом.

Потом журналист навестил и мадам Дести. Эта дама просила посетителей пройтись по комнате, чтобы она могла рассмотреть их одежду:

И наконец, журналист оказался во владениях княгини Туркестанской, предлагавшей клиенткам гардероб из ароматов – три парфюма, «которые можно смешивать, чтобы получить бесконечное количество ароматов». Тем, кто грустил, требовалось всего лишь воспользоваться правильным ароматом, чтобы превратить отчаянную потребность в мартини в «завидную сумеречную веселость».

Хотя князь Мачабели любезно предлагал свои услуги клиентам, жившим в сотнях миль от Нью-Йорка, именно дизайнер одежды Жан Пату первым понял, как поставить эту «диагностику» на поток. Он связал обонятельный профиль с отдельным «типом». Блондинкам следовало выбирать Amour Amour («Любовь, Любовь»), брюнеткам подошел бы аромат Que Sais-Je? («Что я знаю?»), а рыжеволосым предназначался парфюм Adieu Sagesse («Прощай, благоразумие»). Эти ароматы создал Анри Альмера, который ранее работал у Поля Пуаре. Каждый аромат описывал этапы любовного романа, и легко было догадаться, что первый парфюм был романтическим цветочным, второй – мшистым персиковым, а последний – пряным и пудровым, чтобы отметить соединение и, может быть, направленный внутрь взрыв.