– Это замечательная страна на юге Европы, у Средиземного моря. Там всегда тепло. Люди там говорят быстро и громко, бурно жестикулируют при этом. Ты же, кажется, там была…

– Я очень плохо помню. Может, была, а может, и нет. А что для этого нужно?

– Загранпаспорт, визы…

Тут я понял, что у Натали нет никаких документов. Может быть, провезти ее в чемодане, как куклу?..

– Натали, тебе нужно обзаводиться… – начал я и понял, что у той, кто прилагается к спальному гарнитуру, никакого человеческого документа быть не может. Интересно, она работает… то есть живет… существует… под «Андроидом»?.. «Под «Андроидом» звучит как описание наркотической зависимости, и у нас именно так и было – она была подо мной, я бывал под нею. Нежная, горькая жалость к этому крепостному, постельному, бесправному существу вновь охватила меня. Я крепко обнял Натали, и мы стали засыпать.

Так мы жили, редко выходя из квартиры. Квартира тем временем словно оказалась моей фактически: хозяин, живший в Лондоне, был моим ровесником и возвращаться в страну не собирался. Наши договорные отношения напоминали американскую аренду сроком на девяносто лет. Много ли пространства нужно человеку и сколько времени ему отпущено Господом Богом и квартирным хозяином?

Натали совсем очеловечилась, приобретя привычки уже не молодой жены, почувствовавшей первую усталость от брака. Когда при мне она, карамельное мое солнце, тонкой рукой перебирала мелкое свое, слабенькое, жалкое женское хозяйство: косметику Mary Kay, пакетики с колготками, какие-то бусинки, веревочки и разноцветные оберточные бумажки, мне было слезливо жалко ее. Женщина напоминает зверька, который тащит в свою норку разную нужную и ненужную дрянь, чтобы построить гнездо, где можно скрыться от ревущих и свистящих ветров внешнего мира. А потом приходит мужчина и все это разрушает. Ложь, что гнездо строят двое. Наше уже начало портиться, едва было создано. Победоносные штурмы кофейной крепости случались у нас все реже. Обычные признаки женского увядания сопутствовали Натали без тех причин, что вызывают обычно охлаждение первой свежей любви. Например, зернистую суть своей спутницы я ощущал все слабее, словно она родила и не смогла восстановиться после родов. Из мутно-розовой она превращалась в темно-коричневую. Эти призрачные роды отразились и на ее поведении. Натали уже не относилась ко мне с беззаветным вниманием. Словно между нами появился кто-то третий, беспомощный и невидимый, чье благополучие она готова была оберегать любыми средствами, даже в ущерб мне. Женщина превратилась в мать, но ребенка у нее отняли, и она повредилась умом. Все чаще в Натали проявлялись те грубые отталкивающие черты подростка из неблагополучной семьи – а наша как раз в таковую и превращалась, – с которыми я застал ее впервые в итальянской спальне и которые казались поначалу случайным глюком в первый раз запущенного андроида. Бесплатный андроид только в нашем магазине итальянской мебели… «Андроид» заглючил. Кем же она все-таки была? Google, через который я нашел сайт магазина итальянской мебели, скоро анонсирует свои мутно-розовые гуглоочки. Затем появится беспилотник «гугломобиль». Затем появится гуглодом, где можно будет разговаривать со стенными панелями, кухня будет готовить вам завтрак, исходя из ваших предыдущих предпочтений, и будут ездить непрерывно убирающиеся роботы – пьяный еще спотыкайся об них. Ну а потом – вершина человеческой инженерной мысли – гугложена. У меня она уже есть в тестовом экземпляре. А может, она была обычной гопницей-терминаторшей из третьего фильма, способной взять за яйца любого мужчину?..

Натали много и без причины ругалась, вспыхивала и обвиняла меня в каких-то абсурдных проступках. Живые и мертвые души боролись в моей итальянской подруге, и худшие женские черты проявлялись с жестокой, нерассуждающей механической прямолинейностью. В магазинах и кафе она всегда устраивала скандалы, придираясь к персоналу с требованием особенного к себе отношения. Постоянно выпрашивала новые тряпки. Отпускала презрительные комментарии в адрес моей платежеспособности.

Я же, подобравшись к возрастной границе, за которой человек уже перестает удовлетворяться самим собой (снова монашеский каламбур) и начинает ощущать космическую тоску, прекращаемую лишь настоящей семьей, детьми, страдал от одиночества, начал пить по вечерам все чаще – и это, естественно, было еще одним поводом для скандалов. Я запирался на балконе, жарился на закатном апокалиптическом августовском солнце, и с меня лился вонючий густой алкогольный пот.

* * *

В сентябре Натали неожиданно потребовала, чтобы мы поехали на отдых к морю. Я еще раз объяснил ей, что сделать для нее документы невозможно, и предложил поехать на машине куда-нибудь на юг страны. Она согласилась. По дороге она хмуро, как криминальный подросток Лолита, разглядывала окрестности, словно пытаясь вспомнить забытый когда-то родной пейзаж, и постоянно просила купить ей какую-нибудь дрянь. Мы приехали в один из южных русских городов, где в курортный сезон пляжи усеяны телами плотнее, чем галькой, и остановились в самой дорогой гостинице, чтобы хоть как-то компенсировать убогость окружающего пространства. Италия оказалась занюханным захолустным местечком у железнодорожной станции, где на пятачке перед единственным магазином стоит памятник Ленину, а возле магазина местная молодежь пьет, сидя на корточках, пиво из пластиковых бутылок – городок, безошибочно и безотказно вызывающий моментальную ментальную тошноту, городок, который помнят все, даже те, кто там никогда не бывал, как смутно помнила моя Натали Италию, в которой нам никогда не суждено было побывать. Серые здания, серые лица, серое, очень серое небо.

На пляже мужчины откровенно пялились на ее кофейное стройное тело. Уже во второй вечер я потерял ее в банном угаре ресторана, и она вернулась в номер только под утро, щурясь, как щурятся все пьяные женщины на свет, с темными земляными и травяными пятнами на спине и коленях. Пошатываясь, она подошла и наклонилась надо мной. Я поспешно отстранился, догадываясь, что во рту у Натали могут быть остатки субстанции, попадание которой в рот мужчине возможно только в том случае, если она его собственная.

– Натали, послушай меня внимательно. Напряги свой «Андроид».

Она пьяно хихикнула. Я с ужасом понял, что Натали очеловечилась настолько, что на нее уже действует алкоголь.

– Натали, сосредоточься. Я терпел твой дурной характер, твои скандалы. Но это я терпеть не собираюсь. Мы вернемся домой, и ты будешь искать себе другое жилье, раз ты у нас теперь совсем такая настоящая.

– А я в милицию заявлю, – уверенно и нагло сказала эта сучка, бросая в меня пахучими, паучьими, в паутинных узорах, трусиками. – Что ты меня похитил и держишь в сексуальном рабстве.

«Боже мой, во что я влип…» – подумал я холодно. Натали завалилась рядом на постель и сразу же захрапела, что никак не вязалось с ее внешне женственным образом, и это ведь тоже характерная женская человеческая черта. Я понял, что надо что-то делать.

Не знаю, когда я задумал убийство – в ту ночь или когда мы вернулись в Москву после того, как все две недели она изводила меня изменами, все две недели приходившая в номер под утро, истекая спермой изо всех возможных входов своего блядского интерфейса. В первый вечер в Москве я напоил Натали, подсыпав в водку купленный у знакомого фармацевта яд. Когда она уронила голову на стол, вся бледная, с исчезающим пульсом, я отнес ее в ванную, чтобы утром вывезти тело за город и закопать. Утром я испытал ужас еще больший, чем когда увидел Натали в первый раз: она лежала рядом со мной, опершись на локоть и согнув одну ногу, как в самой элитарной, отталкивающей рекламе. Я тронул ее за плечо – она, в своей гробовой гламурности, однако, была по-женски теплой и мягкой. Отводя руку от ее плеча, я случайно коснулся ее соска, шелково светлевшего под короткой черной ночной рубашкой. Она ожила, повернулась ко мне и поцеловала.