"Я всегда говорил, что ей надо брать уроки рисования, " — сказал Майлс.

Нив даже не заметила, когда Майлс встал у нее за спиной. «Маме нравилось заниматься тем, чем она занималась».

«Продавать одежду скучающим дамам».

Нив прикусила язык. «То же самое ты можешь сказать и обо мне».

Вид у Майлса стал виноватый. «О, Нив, прости. Я разволновался. Беру свои слова назад».

«Да, ты разволновался, к тому же ты, действительно, так считаешь. А сейчас уходи из моей кухни».

Она нарочно громко стучала посудой, пока отмеряла, наливала, нарезала, смешивала, кипятила и пекла. Ничего страшного, просто Майлс со своими взглядами мог бы возглавить мировое движение по дискриминации женщин. Если бы Рената всеръез занималась живописью и стала, скажем, неплохим художником-акварелистом, то Майлс все равно рассматривал бы это лишь как женское хобби. Он не в состоянии понять, что правильно подобранная для женщины одежда может положить начало каким-нибудь изменениям в общественной или деловой жизни.

«Обо мне писали в „Вог“, „Таун энд кантри“, „Нью-Йорк таймс“ и еще бог знает где, — думала Нив, — но все это никак не поколебало Майлса в его убеждениях. Как будто я ворую у людей, требуя, чтобы они покупали такую дорогую одежду».

Она припомнила, как раздражен был отец, когда во время Рождественской вечеринки он обнаружил Этель Ламбстон в кухне, листающую книги Ренаты. «Вы интересуетесь кулинарией?» — полюбопытствовал он ледяным тоном.

Этель даже не заметила его раздражения. «Вовсе нет, — сказала она беззаботно. — Я читаю по-итальянски и случайно заметила эти книги. Queste desegni sono stupendi».

Она держала в руках поваренную книгу, где рукой Ренаты были сделаны карандашные наброски. Майлс отобрал книгу. «Моя жена была итальянкой. Я по — итальянски не говорю».

Это вот тогда Этель поняла, что Майлс вдовец и увивалась вокруг него весь вечер.

Наконец все было готово. Нив поставила готовые блюда в холодильник, прибрала и накрыла стол в столовой, старательно игнорируя Майлса, который смотрел телевизор в небольшом кабинете. Как только она закончила расставлять на буфете посуду, начались ежевечерние новости в одиннадцать часов.

Майлс протянул Нив бокал с бренди: «Твоя мама тоже всегда гремела кастрюлями и тарелками, когда сердилась на меня». Его лицо расплылось в мальчишеской улыбке. Это следовало расценивать, как извинение.

Нив взяла бренди. «Очень жаль, что она не швырялась ими в тебя».

Они засмеялись. В это время зазвонил телефон и Майлс взял трубку. Веселое «Алло» сменилось его отрывистыми вопросами. Нив смотрела, как сжались его губы. Положив трубку, он сказал без всяких интонаций: «Это звонил Херб Шварц. Один из наших парней работал прямо в шайке Сепетти. Его только что нашли в мусорном баке. Пока живой, но вряд ли долго протянет».

У Нив пересохло во рту. Лицо Майлса исказилось, Нив затруднилась бы даже сказать, что оно выражало. «Его зовут Тони Витале, — продолжал Майлс. — Им он был известен как Кармен Мачадо. Они выстрелили в него четыре раза, и по идее он должен был быть уже мертв, но каким-то чудом выжил. Он хотел, чтобы мы кое-что знали».

«Что же?» — прощептала Нив.

"Херб был в «Скорой помощи», и Тони сказал ему: «Нет заказа... Никки... Нив Керни». Майлс закрыл руками лицо, словно желая скрыть его от взгляда Нив.

Нив уставилась на отца. «Но ты же не думал всерьез, что он мог быть?»

«Да, я думал, — голос Майлса почти перешел на крик. — Да, я так думал. И теперь, впервые за эти семнадцать лет, я смогу ночью уснуть спокойно». Он положил руки ей на плечи. «Нив, они пришли задать Никки кое-какие вопросы. Наши ребята. И они видели, как он умирает. У этого вонючего сукина сына был сердечный приступ. Он умер. Нив, Никки Сепетти мертв!»

Майлс обнял ее. Она могла слышать, как часто бьется его сердце.

" Тогда пусть его смерть сделает тебя, наконец, свободным, папа, " — голос Нив стал умоляющим. Она обхватила своими ладонями его лицо и в эту минуту вспомнила, что так всегда делала Рената. И, подражая маминому акценту, она сказала: «Caro Майло, послу-ушайся меня».

Они оба попытались улыбнуться, и Майлс ответил: «Я постараюсь. Обещаю».

* * *

Секретный детектив Энтони Витале, известный в банде Сепетти как Кармен Мачадо, лежал в отделении интенсивной терапии госпиталя Св. Винсента. Пули застряли в его легком, пробив ребра, защищающие легочную полость, и полностью раздробив левое плечо. Каким-то чудом он еще был жив. По трубкам, опутавшим тело, постоянно в его кровь подавались антибиотики и глюкоза. Специальный аппарат взял на себя дыхательную функцию.

В те моменты, когда к нему ненадолго возвращалось сознание, Тони мог различить обезумевшие от горя лица своих родителей. Ему хотелось успокоить их: «Я сильный. Я выдержу».

Если бы он только мог говорить! Сказал ли он что-то, когда его нашли? Он попытался предупредить о заказе, но вряд ли ему удалось сделать это внятно.

Никки Сепетти и его банда не заказывали убийства Нив Керни. Но это сделал кто-то другой. Тони знал, что стреляли в него во вторник вечером. Сколько времени он находится в госпитале? Смутно он припоминал, что Никки говорили по поводу заказа: «Никто не может это остановить. Пусть Комиссар готовится к новым похоронам».

Тони напряг все силы, он обязан это предотвратить.

"Расслабьтесь, " — проворковал мягкий голос. Тони почувствовал легкий укол в руку и через несколько мгновений провалился в спокойное, без сновидений забытье.

В восемь часов утра в четверг Нив и Це-Це уже сидели в такси напротив квартиры Этель. Во вторник племянник ушел на работу в двадцать минут девятого. Надо было бы подождать, чтобы сегодня избежать встречи с ним. Начавший было протестовать водитель, смягчился, когда Нив пообещала ему десятку сверху.

Це-Це первая заметила Дуга: «Смотри».

Нив увидела, как он запер дверь, оглянулся и направился в сторону Бродвея. Утро выдалось холодное, и Дуг надел шерстяное пальто под пояс. «Это же настоящий „Барберри“, — усмехнулась Нив, — Должно быть, секретарям неплохо платят».

Квартира выглядела на удивление прибранной. Простыни и одеяло были уложены под подушку на краю дивана. Чехол подушки примят, он и в самом деле, видимо, спал здесь. Нигде не было видно грязных пепельниц, но Нив была совершенно уверена, что в воздухе держится стойкий запах сигаретного дыма. «Он курил, но не хотел, чтобы об этом знали, — констатировала она. — Интересно, почему?»

Спальня вообще представляла собой образец аккуратности. Кровать застелена, чемодан на кресле, вешалки с костюмами, брюками и пиджаками были разложены рядом. Записка, предназначавшаяся для Этель прислонена к зеркалу на трюмо.

«Кто кого разыгрывает? — спросила Це-Це. — Что заставило его написать это и убраться из спальни?»