Вы отказались от виски и от травки; дважды в день по двадцать минут направляли свою мысль на отсутствующий цвет Индиго; окончательно одолели демона сомнения, и вот вы готовы перейти к первой ступени.

Первая ступень имеет отношение к сущности Цвета.

— Какой-то вы сегодня не такой. Что-то изменилось.

Щелкнув зажигалкой, Натали Ширер закурила и подлила себе вина, уже третий раз, хотя они едва успели покончить с закуской.

Они сидели в траттории «Да Джованни», которую те, кому случалось прийти сюда второй раз, называли не иначе как «Отравитель». Натали знала всех поваров и прислугу этой траттории и половину ее завсегдатаев, большинство которых были родственниками обитателей тюрьмы, расположенной рядышком. Прочие клиенты походили на гротескные фигуры феллиниевских фильмов.

Возвратившись в этот день после встречи с Натали, Джек нашел записку от Луизы, в которой сообщалось, что она ушла с Билли посмотреть Ватикан. Прекрасно, подумал Джек, у него-то нет желания смотреть Ватикан. Но он обманывал себя. Ему хотелось сейчас стоять под сводами Сикстинской капеллы, касаясь пальцев Луизы и чувствуя, как между ними пробегает искра. Он потрескивал, шипел, искрился от подавляемой страсти. Скопившийся заряд энергии требовал разрядки.

Под вечер он позвонил в свой лондонский офис, но ответа не дождался. Миссис Прайс по какой-то причине отключила автоответчик. Джек морщил лоб, пытаясь понять, почему она это сделала. Потом позвонила Натали и попросила о встрече в «Отравителе», так что он, в свою очередь, оставил записку Луизе.

— Ну? — спросила Натали, выпуская дым к потолку. — Что-то изменилось?

— Не могу придумать, что именно, — хмыкнул Джек, разглядывая собравшихся в траттории римлян.

Готовясь к встрече с ней, он прибавил громкость в стереосистеме и, пока брился, слушал, как разносятся по дому звуки оркестра и голоса певцов. Было что-то жутковатое в отцовском жилище, и, скребя щеки перед зеркалом, он чувствовал себя неуютно на этих трех погруженных во тьму этажах с их таинственными дверями и манекенами с разбитыми головами, что стояли на лестнице, как призраки. Но постепенно он привыкал обходиться без электрического света, а главное, это отвлекало от недопустимых мыслей о Луизе.

Натали тоже привела себя в порядок. Учитывая, как она выглядела при первой их встрече, Джек был удивлен, увидев совершенно иную Натали — опрятную, с маникюром, благоухающую. Когда он думал о ней — что происходило не раз в прошедшие несколько часов, — он представлял ее себе с трауром под ногтями. И теперь странным образом был почти разочарован, обратив внимание на безукоризненные жемчужины, которыми заканчивались ее тонкие, изящные пальцы. Впрочем, на ее ладонях он заметил следы какого-то фиолетового вещества, въевшегося в кожу. Внимательно глядя на Джека, она водила указательным пальцем по ободку бокала.

— Ничего, я из вас это вытяну. К концу вечера. Вы любите черно-белые фильмы?

— Не особенно.

— Это хорошо. Я их ненавижу. И людей, которые их смотрят. Дайте вашу руку.

— Зачем?

— Просто дайте. Нет, правую.

Натали поднесла его ладонь к губам и принялась лизать в выемках между пальцами. Ее не заботило, что на них могут смотреть. Не сводя с него томного, чувственного взгляда, она взяла его палец в рот и стала нежно посасывать, лаская шелковым языком. Потом сильно укусила.

— Ох!

На них оглядывались. Джек спрятал руку под стол. На пальце остались две белые вмятинки от ее зубов.

— Вы не разозлились. Уже хорошо. Хотелось посмотреть, не из тех ли вы людей, которые легко выходят из себя.

Появился официант, и на стол опустилось первое блюдо. Натали что-то резко сказала официанту, и тот ворчливо огрызнулся, однако, отметил Джек, последнее слово все же осталось за ней.

— Вы похожи на женщину, которая привыкла добиваться того, чего хочет.

Она отреагировала на его слова тем странным волчьим взглядом, который он уже замечал у нее. Казалось, в ее глазах постоянно всплывало нечто. Он имел в виду, что со своей фарфоровой кожей она вовсе не выглядит хрупкой. Ее длинные каштановые волосы были собраны на затылке, открывая гибкую белую шею. Любопытно, как она отреагирует, если он нагнется и в ответ укусит ее в эту шею. Джек почувствовал, как приподнялись в паху его брюки под столом, и, уткнувшись в тарелку, стал накручивать на вилку спагетти.

— Сегодня днем вы были напряжены, озабочены, от вас исходила странная энергия. А сейчас раскованны, решительны. Ваша аура изменилась.

— Может, вино слишком крепкое и так подействовало на вас?

— Я не пьяна. Я способна видеть ауру человека. Говоря иначе, я чувствую его. Потом вижу. Верите мне?

— Не знаю. Что говорит вам моя аура?

— Она говорит, что вам хочется трахнуть меня.

— Отличная идея!

— Слушайте, бабник, давайте возьмем еще бутылку. Курнем косячок.

Джек оглядел зал, словно желая разжиться травкой у официантов или криминальных посетителей, но напрасно.

— Так вы расплачивались с моим отцом?

— О боже, нет, конечно! Он должен был это заслужить. Он ненавидел потаскух. Вы, напротив, предпочитаете видеть в подобном поведении признак щедрости женской натуры. Вы совершенно не похожи на него. Хотя внешне такой же привлекательный.

Разговор грозил перейти опасную грань. Неожиданно Джек вспомнил имена двоих молодых художников — того, который исчез, и той, которая покончила с собой, — и спросил Натали, знала ли она их.

— Конечно. Обоих знала. У вашего отца были сторонники, и эти двое — из их числа.

— Но имел ли он какое-то отношение к тому, что случилось? К исчезновению? К самоубийству? Мне кажется, вокруг него происходили странные вещи.

Она пожала плечами:

— Ваш отец был опасный человек. У него были опасные идеи. И он всегда старался заставить других осуществлять свои идеи на практике, знаете вы это? А еще он любил собирать вокруг себя молодежь с неустойчивой психикой. Ему нравилась их энергия, и их тянуло к нему, как железные опилки к магниту. Нельзя винить только его, если они и без того были ненормальные.

— Хорошими они были художниками?

— Они умерли, так что, может, и да, — горько сказала она.

— Зарабатываете-то не много, а?

— Буду откровенной, я не хотела связываться с наследством, поскольку оставил его мне ваш отец. Но проглотила гордость, потому что это означает, что я смогу продолжать свою работу еще несколько лет и ни о чем не беспокоиться. Можем мы уйти? Вам платить.

На улице похолодало. Джек остановился, чтобы застегнуть пальто, и, застегиваясь, увидел на черной поверхности дождевой воды в канаве тонкую пленку не то бензина, не то нефти. Он смотрел, как пленка кружится, переливаясь всеми цветами спектра. Наряду с другими четырьмя цветами тут были и радужный синий, и темно-фиолетовый.