— Нам нужно поговорить о той ночи. — Голос у нее стал низким и каким-то неопределенным.

Он покачал головой:

— Не сейчас, Ви. Твой жених или еще не жених может войти в любую минуту.

Октавия не знала, как он оценивал ее отношения со Спинтоном.

— Ты жалеешь о том, что случилось?

Разве он не сказал ей, что они все обсудят в другое время?

— Нет, — вздохнул Норт. И нерешительно добавил:

— А ты?

— Нет.

— Тогда поговорим потом. — Он оборвал ее и грубо сломал печать на письме. Красный воск с оттиском в виде розы. Ничего особенного. Он знал по крайней мере трех аббатис и одну владелицу опиумного притона, у которых были такие же печати.

«Он недостоин вас. Вам нужен Я».

Настырный и, возможно, не вполне нормальный.

— На твоем месте я предупредил бы Спинтона, чтобы он был настороже, — заметил Норт, возвращая письмо Октавии.

Она мельком просмотрела листок и округлила глаза.

— О Господи!

— Обрати внимание на прекрасный почерк. Это только подтверждает мои подозрения, что наш автор из благородных и наверняка из тех, кто знает о твоих отношениях со Спинтоном.

Она ответила ему прямым взглядом.

— В обществе всем известно о моих отношениях со Спинтоном.

Норт смотрел на нее, пока до Октавии не дошел смысл его слов. Когда дошел, Октавия, расстроенно застонав, опустилась на софу.

— Это же может быть кто угодно. Любой из светского общества.

— Любой мужчина из светского общества, — уточнил Норт. Ему хотелось успокоить Октавию, но сесть рядом с ней он не мог из-за Спинтона. Вдруг графу придет в голову объявиться именно в этот момент. — Я найду его, Ви. — Если Норт не сумел уберечь Черную Салли от рук хорошо известного убийцы, как тогда он защитит Октавию от загадочного незнакомца?

Не важно. Норт защитит ее или умрет. Она присмирела, но встревожилась.

— Я не хочу, чтобы пострадал Спинтон.

До графа Норту нет никакого дела. Нет, есть. Они со Спинтоном — люди разного сорта. Норт знал, как защитить себя, что предпринять в случае нападения. Спинтон не знал. Нужно, чтобы кто-нибудь из слуг все время сопровождал графа.

— Мне не хочется, чтобы пострадал и ты, — добавила Октавия.

— У нас кого-нибудь ранили? — Это был Спинтон. Во всем голубом, благоухающий мылом — просто образец джентльмена. Он вписывался в малую гостиную и элегантностью, и цветом костюма. Слава Богу, граф опоздал, иначе пришлось бы что-нибудь придумывать насчет беспокойства Октавии и по поводу Норта.

— Не стоит беспокоиться, милорд. — Норт повернулся и глянул на невысокого Спинтона сверху вниз. — Мы с леди Октавией только что обсуждали, как на время расследования обеспечить вашу безопасность.

У Спинтона на лице появилось выражение признательности и удовольствия. Он с такой благодарностью посмотрел на Октавию, что Норту даже стало жалко его. Какие бы чувства Октавия ни испытывала к Спинтону, графу все равно хотелось большего. Норт не мог осуждать его за это. Когда-то и ему хотелось того же самого.

— Вечером мы встретимся с вами на балу у лорда и леди Хавершем, — начал он инструктировать графа, все еще пребывавшего в состоянии благодушия. — И тогда вы представите меня леди Октавии.

— Зачем нужно выносить наше знакомство на публику? — Спинтон стал приходить в себя.

Норт улыбнулся, что-то просчитывая в уме, и глянул на Октавию.

— Все очень просто. — Ему страшно хотелось поразить ее своим планом. — Я попытаюсь увести у вас невесту.

Сделать вид, что он незнаком с Октавией, не составило труда, тем более что она держалась с ним по-настоящему настороженно. Сохранять настороженность, танцуя, оказалось немного сложнее. Конечно, Норту нужно было обозначить свой интерес к Октавии, но если он не проявит осмотрительности, тогда весь свет поймет их план еще до того, как Спинтон начнет разыгрывать ревнивца.

Вести Октавию в танце было настоящим блаженством. Ощущая ее теплое стройное тело в своих объятиях, Норт не мог не вспомнить, что точно так же держал ее, когда они обнаженные лежали у него на мятой постели.

Та ночь целиком и полностью изменила их отношения. Эта ночь тоже кое-что поменяет.

Тогда Октавия перестала быть его другом. По правде говоря, он и раньше думал о ней как о девушке. Какой юноша хотя бы раз не подумает так о юной леди, с которой хорошо знаком? Но с Октавией все было по-другому. Это было больше чем просто физическое влечение. Как-то само собой получилось, что Норт влюбился. И подозревал, что она тоже влюбилась в него.

И вот снова его первая любовь, его первая любовница у него в объятиях. Совершенно естественно, что ему вспомнились прежние ощущения. Понятно, откуда взялась в нем эта щемящая нежность. Он любил Октавию не просто как девушку, но и как друга, и как человека. У него в сердце для Октавии нашлось особое место. После всех этих лет он все равно отдал бы за неё жизнь, не раздумывая ни минуты. Он готов на все, только чтобы она была счастлива.

Даже готов смотреть, как она выходит замуж за милейшего человека, совершенно не подходящего ей. Даже готов притвориться, что собирается увести ее у него. Хотя сейчас это не казалось притворством.

Но тяжелее всего было чувство вины. Что он делает на этом глупом балу, если убийца разгуливает на свободе? Какое он имеет право танцевать с Октавией и млеть от ее присутствия, если Харкер в это время смеется над ним? Черная Салли давала самый лучший шанс схватить бандита, а теперь ее не стало. В этой смерти виноват Норт. Нельзя было отправлять Харриса в одиночку. Норту тогда показалось, что парнишка со всем справится. Нужно было догадаться, что Харрису не по силам головорезы Харкера. Норт сам должен был водить Салли. А сейчас вместо того, чтобы мстить за смерть, он занимается любовными невзгодами знатного господина.

Только какой-нибудь ненормальный мог отдать этому делу предпочтение перед поимкой Харкера. Пока Норт тут сейчас танцует в сиянии люстр, Харкер наслаждается еще одной ночью свободы. Пришлось напомнить себе, что поклонник Октавии тоже может быть опасным. Норт сам-то верил в это? Иногда — да.

Неужели здравый смысл и чутье оставили его?

Все, кто присутствовал на балу, увидели, как он знакомится с Октавией, а потом стали свидетелями его откровенного интереса к ней. Если сплетники еще не проснулись, то очень скоро заработают языками. Разве могло быть иначе? В шелковом светло-коричневом платье Октавия была ослепительна. Смог бы Норт посмотреть на какую-нибудь другую женщину? И Октавия, надо отдать ей должное, явно была в восторге от него.

— Люди таращатся на нас, — сообщил Норт, двигаясь с ней по кругу. Конечно, он ведь пригласил ее на вальс. Танец все еще оставался вполне скандалезным, чтобы вызывать переполох.