Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это я, Эдмунд!
Он вытер взмокшее лицо и бессильно уронил руку.
— Да объясните вы что-нибудь, ради Бога! Вам плохо?
Тишина.
— Чарльз! А у нас хорошие новости — на всех трех мачтах поставили паруса!
Только теперь он заговорил:
— Помехи.
— Какие еще помехи?
— Он заявил, что я чиню помехи.
— Андерсон!
Чарльза трясло, словно от холода. Я убрал руку.
— Я ведь чувствую, мы прибавили ход, — забормотал он. — Везет ему, правда? Мертвый штиль как раз на время работы — и снова ветер. Андерсон уверяет, что мы прибавили два узла. Вот он и отчитал меня. Крайне холодно.
— Отчитал — за что?
— За то, что я чиню помехи. Я и не думал, что можно чувствовать себя настолько униженным. Трал — он ведь снес чуть ли не половину киля. А кому какое дело? Теперь вот, ради полутора-двух узлов, Бене засунул в дерево раскаленные балки и оставил их там!
— Он клянется, что они покроют стенки желобов слоем угля.
Чарльз наконец-то поднял на меня глаза.
— Вы его видели? Говорили с ним?
— Я…
— Я не должен ему мешать, понимаете?! Он — блестящий молодой офицер, а я — унылый, косный…
— Не мог он такого сказать!
— Защищая своего любимца, он скажет все, что угодно. Велел мне не торчать у Бене на пути… — Он осекся, а потом злобно прошипел: — Не торчать на пути!
— Клянусь вам, я этого так не оставлю! Да я подниму против него все власти в колонии! Да я…
Чарльз резко передохнул и прошептал:
— Не вздумайте. Это же бунт!
— Это справедливость!
Чарльз уткнулся лицом в ладони. И произнес еле слышно:
— Не справедливости я жажду…
Я с трудом выдавил:
— Чарльз… я знаю — я всего лишь пассажир… но эта чудовищная…
Он озлобленно рассмеялся.
— Разумеется, вы — пассажир, но это не значит, что пассажирам ничего не грозит. А если даже вам удастся сделать то, о чем вы толкуете, нового назначения мне все равно не получить, не говоря уж о карьере капитана!
— Бене — метеорит, падающая звезда. Рано или поздно он свалится с небосклона.
Чарльз выпрямился и обхватил себя обеими руками.
— Чувствуете, как мы движемся, даже при таком легком ветре? Бене почти удвоил нашу скорость. Но попомните мои слова: каждый узел добавит нам воды!
— Сейчас он пишет «Оду к Природе».
— В самом деле? Напомните ему, что Природа ничего не дает даром, за все приходится платить.
— Из моих уст это утверждение прозвучит странно. Думаю, он поймет, откуда ветер дует.
Лицо Чарльза чуть порозовело.
— Благослови вас Бог, старина — можно мне вас так называть?
— Господи, да зовите, как хотите!
— Вы настоящий друг. Как похоже на вас — прийти со словами утешения в то время, как все остальные… Все, хватит! Простите меня. Я веду себя совсем не по-мужски.
— Да вы стоите сотни таких, как Бене. И двух сотен таких, как Андерсон!
— Это мой фонарь?
Вопрос застал меня врасплох. Я приподнял руку с зажатым в ней фонарем.
— Нет. Это, понимаете ли…
И замолчал, не зная, как продолжить. Спустя мгновение Чарльз пожал плечами.
— Просто он судовой. Ну да ладно, не важно.
Неожиданно он стукнул кулаком по раскрытой ладони.
— Как же он меня унизил, просто растоптал! До чего несправедливо — и все за то, что я подверг критике мнение подчиненного!
— Его кто-нибудь слышал?
Чарльз помотал головой.
— Правила он блюдет. Что я мог поделать? Мы стояли на шканцах, и он официально вызвал меня к себе: «Будьте так любезны зайти в мою каюту, мистер Саммерс». Там и пропесочил — набычился из-под бровей, подбородок выпятил…
— Знаю, знаю, видел!
— Брань на вороте не виснет, знаете такую пословицу? Только вот речи капитана меня словно крюками разодрали.
— Вот и хорошо, что вы выговорились! Представляю, как вам обидно! Но клянусь, справедливость восторжествует. Честная игра, помните?
— Да, конечно. Колли… как давно это было.
— Только вот что нам сейчас делать? Улыбнитесь, прошу вас.
— Чувствуете? Ветер крепчает. Ладно, пусть над этим ломают головы капитан и начальник вахты. Только представьте, Эдмунд, — если бы так задуло хотя бы пару часов назад! Как же мне не везет! Ловлю себя на том, что… Нет, нет, я чересчур несправедлив. Мачту починили, скорость выросла, и я этому рад!
— Мы все рады.
— И все-таки, Эдмунд… С этим раскаленным железом… Я назначу смотрящего, пока все не остынет — больше-то все равно ничего не сделаешь. Придется проглотить упреки и продолжать службу. Что за такие существа мы, люди, если несколько раздраженных фраз значат для нас больше, чем вероятность гибели?
— В конце концов, никто не узнает…
— Да что вы? На этом-то корабле? На моей памяти не было судна, где слухи и сплетни не разносились бы так споро!
— Все забудется, рано или поздно.
— Это путешествие запомнят надолго, больно уж дорого оно обошлось.
— Вам, пожалуй, не следует впадать в уныние, потому что лейтенант Саммерс мало-помалу вырастет в капитана, а там, глядишь, и в контр-адмирала Саммерса!
Чарльз немного оживился.
— Это всего лишь мечта, и, боюсь, таковой и останется.
— Когда вы буквально спасли меня, одарив сухой одеждой — заметили, что я больше не чешусь? — я вспомнил о Главке и Диомеде. Вам, конечно же, не доводилось слышать эту историю, так же как мне раньше не доводилось сталкиваться с особенностями строения мачты или с прокладыванием пути по звездам. Дело вот в чем. Во время битвы два врага обнаружили, что их связывали родственные узы…
— Я ведь вам уже говорил. У меня нет родных, и слава Богу! Все лучше, чем иметь в родственниках Бене или Андерсона!
— Бросьте! Все не так плохо. Откуда такая угрюмость? Забавный сюжет сложился бы, если бы выяснилось, что вы французишка, как Бене! Нет, я уподобил нас двум героям древности.
— О! Прошу прощения.
— Они бросили оружие и обменялись доспехами на память. Боги, похоже, лишили их разума, потому что противники не заметили неравного обмена: медный доспех за золотой. Раньше я считал, что это просто рассказ, но теперь, понимаете, Чарльз, я нахожу в нем совершеннейшую аллегорию дружбы. Друзья отдают друг другу самое дорогое и не думают о цене!