А потом… Из подкатившей колесницы выступила не кто иная, как сама Фессания! Та самая Фессания, которая, как уверял Мориель, отправилась с визитом в Борсиппу. К тете! Алекс метнулся через улицу.

– Эй!

– О! Ты? – Обильно наложенная розовато-лиловая краска скрыла румянец, который должен был окрасить щеки обманщицы. – Молчи. На улице ни слова.

– Я скажу только одно. Ты же вроде бы как уехала в Борсиппу.

– Вот как? Ну, в таком случае я, должно быть, вернулась раньше срока. Поднимемся наверх и там поговорим. Вообще-то я рада тебя видеть.

– Неужели?

Возницей у Фессании был здоровяк с рыжевато-медной бородой и широкой обнаженной грудью. Ни татуировки, ни каких-либо других знаков рабского достоинства Алекс не заметил, из чего следовало, что человек этот свободный и работает за деньги. Скорее всего отец Фессании, зная о странностях и причудах дочери, специально приставил к ней свободного слугу, а не раба, обязанного беспрекословно исполнять все прихоти госпожи. Оставив возничего стеречь колесницу и коня, Фессания торопливо погнала Алекса на второй этаж.

– Мори! – крикнула она.

Цирюльник высунул голову из-за тростниковой двери и, заметив Алекса, отреагировал на его появление гримасой человека, сунувшего в рот недозрелый лимон.

– В голубую комнату, – бросил он и исчез.

Фессания втолкнула спутника в небольшое помещение, стены которого были заняты зеркалами и выложены небесно-голубой плиткой, вскочила на высокое кресло-трон и жестом предложила Алексу занять место на скамеечке у ее ног. Он предпочел постоять.

– Какая интрига! – с придыханием произнесла Фессания. – Будущая невеста Мардука! Кто бы мог подумать.

– Да, кто бы мог подумать. Только вот открытие это далось мне недешево. А за что я заплатил? И зачем понадобилось гонять меня к храму?

– Кто знает? – беззаботно сказала она. – Я думаю о другом: что будет, если выяснится, что невеста бога знала о нашем маленьком секрете?

– Ей грозит опасность.

– Опасность, какой пикантный соус. Я, кстати, тоже невеста, – задумчиво промурлыкала Фессания.

Алекс схватил с полки серебряный гребень и протащил его через взлохмаченные волосы. По крайней мерс что-то удалось распутать.

– Так что может произойти? Ну же!

– Она заявит протест, скажет, что ни в чем не виновата, что сверток подбросили.

– Подбросили… Кто? Кто, кроме тебя? Ты явный кандидат. И мотив есть – всепоглощающая ревность. Мори сразу это понял. Он такой чуткий, милый Мори. Получается, что она все знала, но промолчала, утаила информацию. Поступила крайне необдуманно. Вы оба повели себя необдуманно. Люди царя Александра к пыткам обычно не прибегают – предпочитают перекрестный допрос с использованием аристотелевых силлогизмов огню, воде, веревкам и разным хитроумным механическим приспособлениям. Но вот люди Мардука… да… Не забывай, Вавилон – город восточной утонченности. Мне приходилось кое-что слышать…

– Ты же не захочешь сама оказаться под пытками, – осторожно сказал Алекс.

– Моя защита – социальное положение.

– Уверен, что твой дорогой, чуткий и милый Мори такой защитой не обеспечен. На днях его крупно оштрафовали. По крайней мере он так сказал.

– Он так сказал, – эхом откликнулась Фессания и улыбнулась.

– Неужели ты всерьез рассчитываешь помешать свадьбе Мардука?

Фессания посмотрела на него невинными, широко открытыми глазами. И даже похлопала ресницами.

– Но ведь ты сам именно этого и хочешь. Расстроить их свадьбу. Сделать так, чтобы она не состоялась. Поправь, если я ошибаюсь.

Алекс сглотнул.

– Нет. Это помешает обновлению города.

– Каким ты вдруг стал патриотом. Я тобой восхищаюсь.

– Кстати, Мориель пообещал, что ты возместишь мне семь шекелей, которые пошли на подкуп информаторов. Я могу получить деньги?

– Я не ношу с собой наличные. Счета присылают мне домой.

– Может быть, я зайду сам. Она весело рассмеялась.

– Ты – красавчик.

Ничего существенного более не произошло. Заглянувший ненадолго Мори укорил Алекса за несвоевременный визит, а Фессания, внезапно смягчившись, пообещала лично заглянуть на постоялый двор через три дня и доложить о ходе дела. Поверил ли он ее обещанию? Не имея альтернативного варианта, Алекс откланялся.

Три дня. Три дня мук и терзаний. Алекс бесцельно слонялся из угла в угол, не находя сил вырваться за пределы проклятого круга: Фессания и Мориель, неведомый Шазар, судьба Деборы, интрига… Он то бесился от бессильной злобы, то впадал в отчаяние и чувствовал себя потерянным и беспомощным. Чтобы сэкономить, Алекс питался только на постоялом дворе и в кредит, но счет все равно рос и рос. Гупта наблюдал за соседом с живым интересом.

Однажды вечером, бродя по кварталу Этеменанки, Алекс попал на маленькую рыночную площадь, где торговали льняным и кунжутным маслами, фисташками и миндалем, кориандром и тмином, чесноком и луком. Посреди площади на тростниковом коврике лежал мужчина с серым как пепел лицом.

Когда Алекс проходил мимо, незнакомец прохрипел:

– Стой.

Не увидев протянутой за подаянием руки, Алекс остановился.

– Зачем?

Мужчина оторвал голову от подушки и попытался что-то сказать, но лишь закашлялся, отчего на щеках проступили нездоровые багровые пятна.

– Ты должен спросить, в чем дело, – просипел он наконец.

– Верно, – поддержала доходягу толстуха, предлагавшая прохожим вязанки лука. – Таков порядок.

– Ладно. В чем дело?

– Жуткая боль вот здесь. – Мужчина положил ладонь на грудь. – То приходит, то уходит. Как будто проглотил осиное гнездо, и они теперь жалят, когда их что-то донимает. Хуже всего рано утром.

– У тебя когда-нибудь так болело? – строго спросила у Алекса толстуха. – Если да, вспомни, что принимал.

Алекс покачал головой. Ужасно. Серьезно больной человек лежит прямо на улице, под открытым небом, надеясь только на то, что кто-то из прохожих поставит диагноз и предложит лечение. Если только он действительно болен, а не притворяется.

– Извините, но я помочь не могу. Очень жаль. Женщина с луком подошла ближе.

– У моей невестки болел живот, так ее вылечил такой, как ты, грек. Проходил мимо, остановился на этом самом месте и сказал, что надо принимать. Вы, греки, в медицине разбираетесь, точно? Асклепий и все такое?

– Я не врач. Может быть, тот, который помог вашей невестке, и был врач, но…

– Каждый сам себе врач. – Она пожала плечами. – Ладно. Проходи.

Проходи? А может, сесть здесь, на рыночной площади, и объявить себя больным? Страдальцем. Смятение чувств, расстройство мыслей, душевный диссонанс – что-то вроде эмоционального рака, который так талантливо диагностировал Еврипид, первый драматург разделенного сердца.