Бабушка равнодушно пожала плечами и, не оборачиваясь, ответила:

– Другого я от вас и не ожидала.

Доминиканец усмехнулся, снял с крюка кожаный фартук и, повязывая его, монотонным, внушающим ужас голосом принялся декламировать давно заученный текст:

– Я буду пытать тебя до тех пор, пока ты не похудеешь и не станешь прозрачной. Не думай, ведьма, что я буду пытать тебя день, неделю, месяц. Нет, я буду пытать тебя все время, пока ты жива. И если ты будешь упорствовать, ты будешь замучена насмерть и тогда все-таки будешь сожжена.

Ангелина вновь пожала плечами и тихо произнесла:

– Делай свое дело. Хватит слов.

Пронизывающий ветер гулял над Дунаем. Старый бревенчатый пирс с двумя десятками рыбацких лодок таял в дымке тумана и был практически неразличим с берега. На краю пирса, обдаваемый брызгами разгулявшихся на реке бурунов, стоял Ульрих, кутаясь в долгополый плащ с низко надвинутым на лицо капюшоном. Он прохаживался туда и обратно, а рядом с ним угодливо семенил Юрген Похоронщик.

– Вот вам на первое время. – Ульрих сунул в руку Похоронщика тощий кожаный кошель с позвякивающими серебряными талерами. – Когда покажете себя, будет больше.

Юрген мелко закивал и поспешно упрятал монеты в глубокий карман кафтана цвета воронова крыла.

– Вот я и говорю, ваша милость. Дочь бакалейщика страдает падучей. – Он тараторил и угодливо исподволь заглядывал в глаза Ульриха, ничто в нем не выдавало того властного старика, что наводил трепет на большинство карловчан. – А в прошлом году он месяц продержал ее привязанной ремнями к кровати, когда она на разные голоса вещала на иноземных языках, стращая родных будущими карами и понося их на все лады за их тайные грехи, о которых никто и знать-то не мог, кроме самого…

– Все это интересно, Юрген, но потом, – прервал его Ульрих. – Сейчас ваша цель – ведьма Драговичанка. Уже скоро суд, и я хочу, чтобы твои люди не подвели. Запомни, зал суда и площадь во время казни – на вас. Народ должен негодовать. Начинайте заранее. Распустите слухи, сплетни… Вот. – Ульрих достал из-за пазухи тетрадь в кожаном переплете, туго перетянутую лентой, и протянул похоронщику. – Тут я кое-что выписал, изучи. Это вы должны распространить среди жителей города и окрестностей. Не подведите меня. Я поручился за вас перед епископом.

Через три дня Ульрих положил перед епископом Нидером протокол допроса под пытками Ангелины Бранкович. Вот что было в нем сказано:

«Карловитц. В среду, 1 ноября, Ангелина Бранкович, 62 лет, была допрашиваема по обвинению в колдовстве; несмотря на многократные увещевания, она не сознается; она ничего не знает и не может ничего сказать; поэтому решили ее подвергнуть пытке. Жом – пусть Создатель будет ей свидетелем, она ничего не знает; ножной винт – опять не хочет отвечать. В четверг, 2 ноября, применили жом и винт вместе – не помогает, она ничего не может сказать. В пятницу, 3 ноября, надевают ей испанский сапог и завинчивают – тихо стонет, но молчит. На дыбе также молчит, несмотря на то что ее довольно долго вытягивали. После этого ее обнажили, надели винт на правую ногу, которую достаточно крепко привинтили, затем подняли ее в воздух и секли розгами – потеряла сознание, но не заговорила. При этом обвиняемой давали только соленые кушанья и полностью отказывали в воде, впрочем, к кушаньям она не притронулась. Во время пытки ей зачитывались изобличающие ее показания свидетелей и другие материалы дела, ночью же к ней применялась процедура tormentum insomniae. Судя по тому упорству, с которым она молчит и выдерживает пытки, очевидно, что ей помогает сам враг рода людского, что является еще одним доказательством ее виновности».

Епископ хмыкнул и, свернув протокол, коротко бросил:

– Кто палач?

Ульрих быстро ответил:

– Брат Звонимир из Петроварадинского доминиканского монастыря. Опытный инквизитор.

– Опытный? – Епископ вперил сузившиеся зрачки на вмиг притихшего Ульриха. – В чем опытный? В составлении протоколов? Если он слабой женщине не может открыть рот, то можно подумать, что он недостаточно изучил это ремесло и плохо владеет своим искусством. – Он встал из-за стола. – Отошли его обратно. Я сам поговорю с ней.

Стремительной походкой епископ Нидер двинулся в сторону ратуши, чуть позади семенил верный Ульрих.

Уже на лестнице, ведущей в каземат, Ульрих шепнул хозяину:

– А еще у нее нет слез.

– Это лишь указывает на ее колдовской дар, – чуть повернув голову, наставительно пояснил епископ.

Остановившись перед решеткой темницы Ангелины, епископ Нидер смерил ее взглядом, моментально приметив осунувшееся лицо, спекшиеся, истрескавшиеся губы, спутанные, разом поседевшие волосы, но особое внимание он уделил глазам. Он знал, как должны выглядеть потухшие глаза сломленного человека, у Ангелины же они светились ровным светом превосходства над всем окружающим.

– Ангелина Бранкович, веришь ли ты в то, что существуют ведьмы?

– Нет. – Голос ее странно хрипел, а губы она разлепила с большим трудом.

Приметив это, епископ махнул Ульриху, и тот сразу же поднес деревянную кружку с чистой прозрачной водой к прутьям решетки и протиснул ее вовнутрь, поставив на пол. Ангелина помедлила, с подозрением поглядев на воду, потом с достоинством взяла кружку в руки, понюхала воду и, будто убедившись в чем-то, коротко кивнула, после чего неторопливо отхлебнула.

– Напейся вволю, – голос епископа был милостив, – однако твое неверие в существование ведьм – это уже высшая ересь, и ты уже виновна. Почему ты отрицаешь, что ты ведьма?

Ангелина, маленькими глотками осушив кружку, поставила ее на пол и, взглянув прямо в глаза епископу, коротко ответила:

– Потому что это неправда.

Епископ Нидер громко рассмеялся. Ульрих даже

вздрогнул – никогда раньше ему не приходилось слышать смех своего хозяина. Епископ достал из-под сутаны маленькую записную книжку, в которую последние дни записывал все, что Ульрих и члены Комитета ведьм могли сообщить ему об Ангелине Бранкович.

– А куда делась твоя внучка? Ее, кажется, зовут Сунчица, да? Это правда, что она помогала тебе в твоем ремесле? Брат Звонимир очень хочет с ней познакомиться… – Он сделал паузу. – Но я пока еще не решил, позволить ли ему это…

Ангелина вздрогнула, ее лицо посерело, а глаза потемнели и задрожали от гнева.

– Вы не посмеете…

Епископ Нидер приблизил лицо к решетке и тихо, одними губами, по-змеиному прошипел:

– В Сигедине я сжег на костре пятилетнюю ведьму. Уверен, другие ведьмы на шабаше тебе об этом рассказывали.

Через час в кабинете судьи, расположенном в том же здании городской ратуши рядом с комнатами магистрата, собрались сам судья, два члена городской стражи, нотариус. Двоих понятых из числа членов Комитета ведьм спешно привел Ульрих. На низкой скамеечке между двумя стражниками сидела поникшая Ангелина, напротив нее за массивным столом восседал, с прямой как струна спиной, епископ Нидер, сбоку с листами для протокола примостился все тот же секретарь. В углу в кресле сидел тучный бургомистр, поминутно бросавший тревожные, но полные сожаления взгляды на Ангелину. Согласно имперским законам, он также должен был быть включен в состав коллегии суда. Оглядев всех собравшихся и решив, что пора начинать, епископ Нидер высокопарно произнес: