– Что вы ее приучаете, Софья Михайловна? У нее все есть! Она ни в чем не нуждается.

– Ну при чем тут это, – одновременно обижалась и оправдывалась Софья Михайловна.

Флора эта была тот еще фрукт. Все мечтала выйти замуж, а никак не складывалось. Охотников до ее сочной красоты находилось предостаточно, а вот замуж звать никто не спешил. Видимо, слишком бросалось в глаза это ее неистребимое желание – дотащить непременно до загса. Сама она, правда, объясняла эти неудачи по-своему:

– Комната у меня маленькая, узкая, темная. Соседей – восемь семей. Да и эта… – Она кивала подбородком на дочку, и злые слезы закипали в ее прекрасных и недобрых глазах.

Наденька не была внешне приятным ребенком – из тех, кто всегда вызывает желание погладить по голове или потрепать по пухлой щечке. Худая, почти тощая, бледная в синеву, с острым носиком, бесцветными глазками, тощими волосиками, дрожащими губками, испуганным и тревожным взглядом. Но сердце Софьи Михайловны сжималось от жалости к этому недолюбленному ребенку. Сжималось от жалости и, наверное, от любви – к этой непонятной молчаливой девочке она успела прикипеть всей душой. Когда у Флоры закручивался очередной бурный роман, Наденька была ей явной помехой, и она даже этого не скрывала, зло дергая девочку за руку:

– И эту еще некуда девать!

Софья Михайловна предложила ей как-то забрать Наденьку на ночь к себе.

– А можно? – растерялась Флора.

Софья Михайловна горячо ее заверила, что очень даже можно и что ее это никак не затруднит, а даже наоборот – внесет радость и разнообразие в их тихий дом.

– Да и потом, какие с ней хлопоты? – убеждала Флору Софья Михайловна.

Флора тяжело вздохнула, с укором посмотрела на ни в чем не повинную дочь – сколько, дескать, из-за тебя хлопот – и конечно же согласилась. Так Наденька впервые попала в дом к Софье Михайловне. Александр Николаевич сначала удивился этому порыву жены, а потом, увидев, что девочка не доставляет никаких неудобств, с этим смирился, понимая, как тоскует от нерастраченной материнской любви его Соня. Девочка стала бывать в доме часто – теперь еще и в выходные. Софья Михайловна стелила ей в гостиной на диване, теперь в их доме были Наденькины чашка и полотенце, в углу, на бельевой тумбочке, стопкой лежали ее детские книги и настольные игры, купленные Софьей Михайловной. Перед сном она читала девочке книжки, после ужина играла с ней в лото или в города. В субботу они ходили с Наденькой на детскую площадку, а в воскресенье – на утренний сеанс в «Баррикады» смотреть мультики. Ела Наденька плохо – Софья Михайловна без конца пекла ей любимые блинчики или оладьи. Иногда, когда у Флоры был период затишья между романами, она Наденьку не отдавала и выговаривала Софье Михайловне:

– Забаловали вы ее совсем! Кашу она, видите ли, не будет! Тетя Соня ей блинчики по утрам печет! Вам все игрушки, а мне потом как справляться?

Софья Михайловна начинала оправдываться.

Первого сентября в школу Наденьку провожали Флора и Софья Михайловна. Флора, как всегда, недовольно и критично оглядывала свою невзрачную дочь, а Софья Михайловна умилялась – какая же Наденька славная! И самая хрупкая из всех – девочки эти, ей-богу, как стадо маленьких слоников: крупные, шумные, гогочут в голос, а размер ног! Наденька тихо стояла в сторонке. Училась она неважно – так, с троечки на четверочку, особенно застревала на точных науках. В субботу она приходила к Софье Михайловне, и Александр Николаевич занимался с ней математикой и физикой.

– Слабенько соображает, слабенько, – комментировал он Наденькины возможности.

Жили они с Софьей Михайловной по-прежнему душа в душу, тихо, без ссор и споров, во всем соглашаясь друг с другом. Софья Михайловна была очень озабочена Наденькиной судьбой – Флору это, похоже, не очень интересовало. А Софья Михайловна вела с Наденькой бесконечные разговоры, пытаясь понять, к чему у девочки наклонности. Наденька молчала и вяло поводила плечиком:

– Не знаю я, тетя Соня.

– Тебе, что же, все равно, чем ты будешь в жизни заниматься? – начинала раздражаться Софья Михайловна.

Наденька опять молчала, опять пожимала плечом и отводила взгляд.

«Господи, какая инертность!» – закипала про себя Софья Михайловна. Но потом раздражение все-таки вытесняла жалость. Бедное дитя, бедное, никому, в сущности, не нужное.

И Софья Михайловна, человек дела, решила взять инициативу в свои руки. «Институт культуры!» – осенило ее. Тихий, девичий библиотечный факультет. Работа будет спокойная, размеренная, как раз по Наденькиному темпераменту. Засядет потом где-нибудь в районной детской библиотеке – сухо, чисто и тепло. Правда, вот с женихами там полный швах, но технический вуз, предполагающий обильное наличие кавалеров, полностью исключался – несмотря на упорные занятия по физике и математике с Александром Николаевичем, Наденька по-прежнему «плавала». Отводила набухшие слезами от смущения и ощущения собственной бестолковости глаза к окну, теребила в руке карандаш и шмыгала носом. Софья Михайловна поделилась своими соображениями по поводу устройства Наденькиной судьбы с Флорой – та только отмахнулась:

– Делайте что хотите, только меня оставьте в покое.

Флора в очередной раз собиралась замуж – сейчас соискатель был почти «тепленький», и она до смерти боялась его спугнуть. Вечерами после работы Софья Михайловна занималась с Наденькой русским языком – писали бесконечные диктанты, сочинения, изложения. Наденька очень старалась – сидела напряженная, собранная, писала медленно, аккуратным, круглым, детским почерком, высунув кончик языка. По воскресеньям с утра Софья Михайловна уходила на рынок – тогда Александр Николаевич занимался с Наденькой историей. Софья Михайловна приходила уставшая, с тяжелыми сумками, муж заботливо помогал ей снять пальто, расстегивал сапоги, подносил тапочки, нес сумки на кухню.

– Иди, иди к Наденьке, не теряйте время, – спроваживала его Софья Михайловна.

Посидев десять-пятнадцать минут, она принималась готовить обед. Варила первое – Наденька любила грибной суп. Крутила котлеты, жарила картошку. «Надо бы еще пирожок к чаю, – вздыхала она. – Хоть самый простенький, шарлотку, например – все-таки воскресный обед».

К трем часам обед был готов. Она заходила в комнату и видела две склоненные над учебником головы. Софья Михайловна умилялась – самые близкие, самые родные люди. Потом все дружно садились обедать. Софья Михайловна доставала бутылку вишневой наливки.

– А, Наденька? Может, для аппетита?

Наденька мотала головой:

– Нет, нет, спасибо. А то у меня после нее голова кружится и хочется спать.

«Слабенькая, слабенькая какая», – думала Софья Михайловна с нежностью и умилением.

К выпускным Наденька и вовсе расклеилась – ее стало подташнивать, головокружение и слабость усилились. Софья Михайловна мерила ей давление – низкое, гипотония, отсюда и все симптомы. Она заваривала ей в термосе шиповник с женьшенем и элеутерококком, настаивала на аскорбинке. Звонила Флоре и беспокойно убеждала ее, что Наденьке нужны гранаты и парная печенка. Флора отмахивалась: