– Ой, мама. А ты не спишь что ль? – она замерла на пороге, застигнутая врасплох грозной родительницей.

– Уснешь тут, – проворчала Горяна, выразительно похлопывая себя по руке скрученным полотенцем.

– А-а-а, ну так не поздно же еще. Вон светлынь на улице, – она махнула рукой в сторону окна, затянутого бычьим пузырем. Свет тот пропускал неважно, но скрыть темноту не смог.

– А ты на зорьке приходи, – подозрительно ласково отозвалась мать. – Тогда совсем светло.

– Ой, скажешь тоже, – Нюрка зачерпнула воды из рукомойника. Тщательно растерла лицо, которое после долго-долго терла полотенцем.

– Чтоб я этого городского не видела больше, – Горяна разгадала маневр дочери и отобрала у той полотенце.

– Да почему не видела-то? – дочь плюхнулась на лавку, с отчаяньем посмотрела на мать. – Он хороший. Правда! Он знаешь, какие умные вещи рассказывает!

– Знаю, – фыркнула мать, доставая горшок из печи: – Все они умные вещи рассказывают…

– Не все! – Нюра вскочила, уперла кулаки в бока.

– А потом дети случаются! – закончила Горяна, с остервенением накладывая в миску щи.

– Да какие дети? Он на сеновал и не звал меня.

– Дык позовет. Они ж не сразу зовут. Сперва заморочат хорошенько… умными речами. А потом зовут. Послушала бы ты мать, а?

Нюра глядела исподлобья. Губы выпячены, брови нахмурены. Горяна уселась на лавку, подперла подбородок кулаком и устало поглядела на дочь.

– Никакого сеновала, – сдалась та. – Обещаю. Но встречаться буду. И не проси.

– Обещаешь значит? – усмехнулась мать, качнула головой, точно не веря тому, что слышит, и жестко добавила: – На изломе зимы и будет видно, как ты держишь обещания. Так видно, что и не скроешь.

– А вот и сдержу! – Нюра села к столу, с размаху плюхнула ложку в миску. Брызги окропили стол, испачкали праздничную поневу.

– Ешь давай, – сердито буркнула мать, зевая. – Ишь вырядилась. Точно праздник какой. Снимай быстро. Дома красоваться не перед кем. Запачкаешь, в чем к этому своему бегать будешь?

Нюра проворно разделась, оставаясь в исподнем. Торопливо затерла капли, чтобы не въелись в единственный наряд. Горяна только вздохнула, следя за суетой. Что могла она сделала. Теперь все в лапах Зверя.

Дарен прогуливался. Очень старательно. Очень размеренно. Монотонные шаги удивительно однообразно звучали в тиши ночного сада. Он бы и рад остановиться, прилечь отдохнуть, но нерастраченная ярость требовала выхода. Возвращаться стало сложнее. И чары работали исправно. И вход в Луноград для него всегда открыт. А тяжко, словно гранитная плита придавали грудь и не дает пошевелиться.

– Неужто в хуторянку влюбился? – наставник имел свободное право входа в его дом, чем регулярно и пользовался, возникая из неоткуда.

Дарен задумался. Шерстинок пять он честно искал ответ и сверялся с ощущениями, а потом кратко ответил:

– Нет!

– Нет? – переспросил старый лис, изображая глухоту. – А чего ж мечешься, что медведь-шатун? Чего сад топчешь? Про ритуал наврал?

– Наврал, – равнодушно отозвался ученик. – Пока думал, как выкрутиться, и правда, кое-что занятное придумал. Осталось проверить.

Грес хмыкнул, мотнул головой. Что-то подобное он и подозревал, но метания Дарена это не объясняло. Раз придумал, так успокоиться должен. А он еще больше бесится.

– Я место узнал, – отозвался тот, отвечая полуправдой. – То место из зелья грядущего. Это оно. Мы сегодня там были. С ней.

– С местом работать пробовал? – деловито уточнил наставник: – Там зелье может больше показать. Как-никак основное место событий.

– Волчица за мною тенью следует. Не могу же я колдовать при ней.

– Ночью вернись, когда нет никого. У лютых, конечно, чуткий сон. Но тебе-то их обдурить не проблема.

– А и вернусь, – кивнул Дарен и приготовился к переходу по мосту в срединный мир.

Переход никогда не давался легко, но, с его точки, того стоил. Хотя наставник бы с ним не согласился. Но того и не связывало с этим местом то же, что и ученика. Грес всегда был исконным жителем Лунограда. А судьбу Дарена изменил один неумный шаман. Может оттого и тянуло его в те места, где он родился. И мир тот ощущал иначе, чем остальные жители нижнего мира. У них он силу отбирал. Ему – дарил.

Он ступал неслышно, хищником крадясь на мягких лапах. Ни одна собака не возвестила о его приходе. Впрочем, спящие лютые его и не интересовали. Да и прилипчивая хуторянка, которой он воспользовался как предлогом для возращений, казалась всего лишь забавной. Она охотно дарила радость и восторг, согревая пустоту вместо сердца. Рядом с ней жизнь наливалась красками, запахи воспринимались острее. Она стала для него тем проводником в жизнь, без которого его мир вновь окрашивался в унылый серый цвет.

Зелье грядущего он захватил с собой из дома. Котел для работы – тоже. Разжечь огонь труда не составило, как и укрыть его чарами от припозднившихся зевак. Закипало варево медленнее обычного, словно мир по капле пил чужеродное колдовство, проверяя на вкус: отрава или нет. Чары нижних он обычно отвергал, признавая опасными. Их заклинания тут сбоили, или работали вполсилы. Знал это Дарен. Не мог не знать и наставник.

Наконец над котлом клубами взвился зеленоватый парок. В воздухе остро запахло лимоном, мелиссой и свежескошенной травой.

– Чудеса, – хмыкнул Дарен. В его доме это зелье пахло иначе. – Проверка удалась, Грес?

На грани слышимости раздался смешок. Наставник и не подумал скрывать, что подглядывает.

– Признай, этот эксперимент важнее того, что задумал ты, – посмеивающийся Грес охотно ответил, но так и не появился. – Это прорыв. Ты дитя двух миров. Шаман, сам не зная того, подсказал нам, как можно пройти в этот мир. Одна жертва определенно стоит подобного вывода.

– Не стоит! – резче, чем следовало, отозвался Дарен: – Я предпочел бы вовсе не быть столь уникальным, но жить с матерью.

– Так-то оно, конечно, так, – вздохнул наставник: – Да пути Зверя не способно предсказать и зелье грядущего. Оно дает крупинки знаний. И скрывает полную картину. Шаман уж не раз пожалел о содеянном. И пожалеет вновь.

Дарен промолчал, до рези в глазах всматриваясь в открывающееся видение.

Перед ним был самый обычный дом, сложенный из бревен: не больше и не меньше остальных. В меру мрачный. В меру холодный. Таких в любом хуторе навалом. Зачем ему это?

Высокое крыльце давно нуждается в починке. Ступени зычно поскрипывают под ногами немолодой, но верткой женщины. Она с недоумением смотрит на подошедшую кучку хуторян. Те стоят с вилами в руках и смотрят до того злобно, словно в вошедшей и сосредоточены все беды крупного хутора.

– Отдай нам ее! Проклятая приведет беду. Отдай! – длинный нескладный мужчина машет связкой амулетов вместо вил. Во второй руке у него веревки с нанизанными когтями. Он подносит их к хозяйке домика так близко, как может и чего-то ждет. Та презрительно следит за манипуляциями и растерянностью на лице мужчины.