Отца Настя нашла в трапезной. Он лежал на полу, широко раскинув руки. Одна пуля прострелила ему лоб по центру, другая вошла в голову над правым надбровьем. Здесь же покоились и его друзья, но ее интересовал сейчас только отец.

– Папа, ну ты чего? Папа!

Настя стояла перед ним на коленях и двумя руками трясла его за плечи, требуя ожить. Что за дурацкий розыгрыш? Нельзя же так грубо шутить! Зачем ему все это?.. Он должен открыть глаза и засмеяться.

Пулевые отверстия во лбу похожи на настоящие, кровь из них вытекает. А может, не кровь, может, специальная жидкость, которую используют в кино. И наклейки на лбу.

Ну что за идиотские шутки!

– Папа! Ну хватит!

Настя просунула руку под голову, но вдруг поняла, что затылка у отца попросту нет, вместо него – липкая теплая жижа вперемешку с обломками черепных костей.

– А-а! – закричала в беспамятстве Настя, проваливаясь в обморок.

Теряя сознание, она почувствовала, как чьи-то сильные руки отрывают ее от отца.

В чувство ее привел сильный запах нашатырного спирта. Она лежала на скамейке, и кто-то из охранников держал у нее под носом пронзительно-вонючую ватку.

– Где отец? – отбив руку, закричала Настя.

Ну конечно же, отец жив, а его смерть приснилась ей во сне. Она просто гуляла по двору, присела на лавочку, но заснула, и ей приснился кошмар. Видимо, она так сильно кричала во сне, что ее пришлось приводить в чувство нашатырем.

– Спокойно, спокойно, только не надо волноваться! – засуетился охранник.

– Убили его, – услышала она знакомый до боли голос.

Она повернула голову и увидела Марка. Он сидел на той же скамейке, откинувшись на спинку, и немигающе смотрел в ночное небо; лицо у него синее и неживое, как у покойника, на щеках и подбородке кровь и какая-то слизь. И запах от него нехороший.

– Кто его убил? – белухой взвыла Настя.

– Он убил. Он, – не глядя на нее, невменяемо пробормотал Марк.

– Кто он?

– Он.

Марк закрыл глаза. Сначала его голова склонилась к плечу, а затем он сам завалился набок, в обратную от Насти сторону.

– Блин, снова вырубился, – сказал кто-то из охранников.

– А может, совсем склеился? – спросил другой, пальцами пытаясь нащупать пульс на его шее. – Вроде жив!.. Тьфу ты, весь в блевотине!

– Что с ним? – спросила Настя.

Может, ей и было жаль Марка, но смерть отца потрясла ее настолько, что ей просто не хватало сил, чтобы выразить свое беспокойство за него. И голос ее прозвучал почти безучастно.

– Да в парилке от киллера закрылся, – охотно откликнулся охранник, который приводил ее в чувство. – А там температура за сто. Заходим, а он лежит, ногой дрыгает, в соплях весь, в блевотине. Думали, все, а нет, оклемался. На воздух вот вытащили, «Скорую» ждем.

– А кто киллер?

– Да Бугарь. Всех положил, а потом сам застрелился. Как чуяли, что нельзя его сюда тащить.

– Зачем тогда притащили? – остервенело закричала Настя.

– Да мы что, Кирилл Дмитриевич сказал – мы сделали. А он засланцем оказался. Южаку, тварь, продался.

– А Марк?

– Марку повезло. Он в моечную успел сигануть, потом в парилку заскочил, закрылся там. Вся дверь в дырах. Вася в нее почти две обоймы всадил, да мимо. Он дверь боком держал, за стенку прятался. Одна пуля кусок мяса на руке выдрала, другая кожу ободрала. Но это пустяки. Лишь бы сердце выдержало.

Настя вспомнила, что стало с ее отцом. В него тоже попали две пули. Пробоины во лбу, вместо затылка пустота. Она обморочно закатила глаза и снова лишилась чувств.

Сегодня Марку определенно везло на женщин. Утром он узнал, что его лечащим врачом назначена симпатичная девушка, укол ему сделала молодая и хорошенькая медсестричка, а сейчас перед ним сидела следователь, эффектно-красивая женщина в отглаженной форме подполковника. Глаза у нее глубокие, взгляд проникновенный, но зря она пытается узнать, что творится у него на душе. Внешне он выглядит растерянным и суетливым, но внутри у него непробиваемый лед.

– Почему вы оказались в сауне? – после долгих предисловий спросила наконец Ирина Сергеевна.

– Я же будущий тесть Кирилла Дмитриевича. Ну, то есть должен был им стать. Я думаю, он хотел позвать меня выпить с ним.

– Тогда почему Василий Бугарь вел вас так, будто вы находились под конвоем?

– Я не знаю, как он меня вел. Я знаю, что он все время находился сзади. А когда мы оказались в сауне, он вдруг резко оттолкнул меня плечом и начал стрелять. Я видел, как он выстрелил в Кирилла Дмитриевича.

– Почему он толкнул вас? Если он собирался вас убить, он мог выстрелить вам в спину сразу.

– Я не знаю, о чем он думал. Я думаю, что у него съехала крыша. Хорошо, что я сразу это понял. Мне повезло, что дверь в парилке открывалась не вовнутрь, а то он бы ее ногой выбил. А так просто стрелял.

Марк продемонстрировал перевязанные ладони. Это был типичный самострел, но следователю вовсе не нужно об этом знать. В себя он стрелял не только для большей убедительности, но еще и для того, чтобы не возникло вопросов, почему у него на руках частицы пороховых газов, которые оседают на коже, когда стреляешь в человека. И почему следы крови на одежде. Впрочем, работал он очень аккуратно, стрелял с расстояния.

Микрочастицы пороховых газов он оставил и на руках Бугаря, когда с его же руки стрелял ему под голову, в кадык. И еще он не поленился снять с него туфли, выпачкать их в луже крови, чтобы наследить ими в трапезной и моечной, и вернуть их на место. На них не было шнурков, и маневр не отнял много времени.

Еще пришлось закрыться серебряным подносом, когда он стрелял в Бугаря. Опять же чтобы кровь не попала на одежду. Поднос он потом вымыл и тщательно протер.

Себя Марк ранил в сауне так, чтобы там, на полу и стенах, осталась его кровь. Затем из моечного зала он изрешетил дверь парилки и уже тогда, вернувшись к Бугарю, вложил ему в руку «узи». Сделать это было непросто, ведь руки были в крови, и она не должна была остаться на полу в помещениях, через которые он шел. Но это ладно, если что-то капнуло, можно сказать, что это произошло уже потом, когда его выводили на воздух. Ведь раны тогда еще кровоточили. Но что делать, если вдруг следы крови остались на оружии? Марк тщательно и очень осторожно протер его, вкладывая в руку Бугарю. Осечек вроде не должно быть.

Он мог бы и не устраивать этот спектакль, тогда бы и руки были целы. Но тогда бы ему пришлось застрелить всех, кто находился в доме. В том числе и Настю. А это уже слишком. Хотя он, пожалуй, мог решиться на это, если бы того потребовала ситуация. Ведь он был тогда не человеком, а роботом-убийцей. Да он и сейчас не человек.