Июнь, июль, август, сентябрь, октябрь. Целых пять месяцев!

Мона зевнула, взяла со стола ежедневник, пролистала его и снова зевнула. Ей было скучно, ей было смертельно скучно, скучно до зевоты, и она ничего не могла с собой поделать. Весь август и сентябрь они с мужем провели в Шотландии, изредка встречаясь с друзьями. Но большую часть времени Питер как одержимый предавался своей любимой охоте на болотах в компании с несколькими такими же заядлыми охотниками. С утра и до позднего вечера жизнь вращалась только вокруг охоты. Мужчины поднимались на рассвете и уходили на свои стрельбища, возвращаясь лишь с наступлением темноты, а за ужином с жаром обсуждали подробности минувшего дня. Моне нравилась Шотландия. Нравились бескрайние болотные пустоши, поросшие вереском и пахнущие запахом свежескошенной травы. А над всем этим суровым великолепием свинцово-серое небо, сливающееся на горизонте с сизоватой дымкой тумана. Эти огромные пространства, пронизываемые со всех сторон северными ветрами, были величественны и по-своему прекрасны, они пробуждали неожиданное стремление к абсолютной свободе, к тому необузданному состоянию души, когда все позволено и все можно.

И все же для Моны Шотландия прежде всего ассоциировалась с грустью. Юдоль печали и слез – вот что такое была для нее Шотландия. Она напоминала ей женщину, мужественно переносящую любые удары судьбы, не жалующуюся, не просящую о помощи или сочувствии, но прячущую произошедшую трагедию в глубине своего сердца.

В средине октября они с Питером вернулись в Тейлси-Корт. Леса расцветились всеми оттенками золота и охры с вкраплениями зеленых елей и сосен. Цветы в саду уже отцвели и увяли. По утрам долину заполнял холодный и сырой туман. Свистел холодный ветер, штурмуя стены замка со всех сторон. Под его порывами угрожающе скрипели могучие дубы, дребезжали стекла в оконных рамах и метался огонь в каминах. Порой Моне казалось, что она – единственное живое существо в этом огромном доме. Его многовековая история давила мрачными ликами предков, взирающими на нее с бесчисленных фамильных портретов, потемневших от времени. Ей хотелось подойти к этим живописным мумиям и крикнуть: «Нет! Я не такая, как вы! Я еще живая!»

Питер по-прежнему был целиком занят охотой, и она не осмелилась попросить его увезти ее отсюда на время куда-нибудь за границу. Местные стаи гончих были укомплектованы далеко не самыми первоклассными собаками, но Питер, настоящий патриот своего графства, категорически отказывался арендовать охотничий домик где-нибудь в другом месте. Впрочем, Мону это даже устраивало. Ей претила даже мысль о том, что в противном случае пришлось бы снова лицом к лицу встретиться с толпой знакомых, в полном составе явившихся на очередное светское мероприятие под названием «охота». Она сразу же представила себе лихих амазонок, с удовольствием поглощающих в немереных количествах коктейли по вечерам за бесконечными сплетнями и флиртами, грозящими обернуться новыми грандиозными скандалами на забаву всем остальным гостям. Нет уж! Лучше уж сидеть дома. Но ей так не хватало общения. Соседей у них было немного, да и дамы, составлявшие местное общество, относились к молодой маркизе с почтительным пиететом и чуть ли не раболепием, которое одновременно и раздражало, и угнетало. К тому же все эти женщины были не очень образованы, не очень умны и откровенно скучны. Мона написала Сэлли, приглашая подругу приехать в Тейлси-Корт и погостить у них сколько ей захочется. Вскоре пришел ответ, несказанно удививший ее и заставивший еще острее почувствовать одиночество.

«Дорогая Мона, – писала ей Сэлли. – Сейчас я никак не могу вырваться к тебе. У нас здесь очень весело, и я прекрасно провожу время. Можно сказать, веселюсь с утра и до поздней ночи.У меня появилось три новых поклонника. Представляешь? Целых три!!! К тому же нынешней зимой в Лондоне обещают сплошные балы и вечеринки, каждый день что-то новенькое. Как жаль, что ты далеко! Мона, я так по тебе скучаю! Правда! У Чарльза только за последний месяц случилось четыре новых романа. Но я, слава богу, уже вполне оправилась от своего былого наваждения. Жду ответа. Прости за корявый почерк. Тороплюсь. Целую, Сэлли».

Итак, от разбитого вдребезги сердца подруги, судя по всему, не осталось и малюсенького осколка. Бабочка покинула свой кокон и теперь весело порхает на солнышке, вовсю наслаждаясь радостями жизни. Мону покоробила фривольность письма Сэлли, но чувствовалось, что подруга и вправду довольна своим нынешним положением. Внезапно Моне страшно захотелось снова окунуться в бурлящую суету столичной жизни, захотелось шума, приключений, мелких безумств, свойственных молодости. Ей захотелось удовольствий и всех тех радостей бытия, которых она начисто лишена в деревне. Как же здесь уныло и безрадостно! Воистину не жизнь, а сплошное прозябание! Разве эти серые, промозглые будни, без единого лучика солнца, способные свести кого угодно с ума размеренностью и монотонностью своего распорядка, разве можно назвать это жизнью? Ее молодая плоть жаждала разнообразия, энергия требовала выхода. Скандал, что ли, устроить, размышляла она уныло. К несчастью, Питер был из разряда тех людей, с которыми невозможно даже поругаться как следует. Он оставлял без внимания мелкие размолвки, случавшиеся между ними, и на все раздраженные выпады жены отвечал с таким благодушием, что она просто не могла на него злиться, вот и все! Ах, думала она, ну почему он не выйдет из себя, не накричит на нее. Пусть будет грубым и даже жестоким. Наверное, это бы ей даже понравилось. Она уже пресытилась его обходительностью, и его вечная предусмотрительность не может не выводить из себя. Нет! Она любит его. Но как! Так дети привязываются к тем, кто их оберегает и холит, так любят няню или заботливую гувернантку. К тому же Мона не чувствовала ни капли страсти к Питеру. Она любила его, но Питер-любовник, о, это нечто совсем непонятное! За все месяцы супружеской жизни она ни разу не испытала сладостной дрожи, лежа в его объятиях. Она понимала, что упускает в жизни что-то очень-очень важное. Ведь замужество – это не только дружеские отношения или рутина супружеских обязанностей. Ей вдруг захотелось сбросить с себя состояние унылой полудремы, проснуться и окунуться в настоящую жизнь. В ту жизнь, где кипят страсти, где все летит и меняется с калейдоскопической быстротой, где осталось столько нереализованных возможностей и столько неизведанных соблазнов. Ведь даже опасность горячит кровь, даже риск вызывает желание жить.

– Я хочу жить! – вполголоса воскликнула Мона и неожиданно для себя со всего размаха швырнула об пол изящную безделушку дрезденского фарфора, украшавшую ее бювар. Статуэтка грохнулась оземь и разлетелась на тысячи осколков, нарушив на мгновенье мертвую тишину, царящую в доме.

Чтобы привести в порядок расходившиеся нервы, Мона потянулась к корзинке с рукоделием, но в этот момент дверь отворилась, и в комнату вошел Питер. Он был в костюме для верховой езды. Видно, только что вернулся с очередной прогулки, как всегда, энергичный, пышущий здоровьем и бодростью. Его загорелое лицо моментально осветилось улыбкой при виде жены. Но тут он заметил осколки, все еще валявшиеся на паркете. Он склонился и поднял один.

– Какая жалость! Случайно упала?

– Нет! – резко ответила Мона, давая понять, что дополнительных пояснений не будет.