перьев зимородка и феникса… От блеска золотых украшений рябило в глазах. Девушки всячески старались развлечь и развеселить гостя. Они были так изящны и красивы, речи их были так любезны и изысканны, что Чунь-юй в смущении не находил ответа. Одна из девушек обратилась к нему:

— В день моления у текучих вод[79] мы вместе с госпожой Лин Чжи направились в Храм Великого Прозрения. По дороге мы видели во дворе индийского монастыря, как Ю-янь исполняет танец «поломынь».[80] Я сидела с подругами на каменной скамье под северным окном. В это время подъехали вы — тогда совсем еще мальчик — и спешились с коня, чтобы тоже посмотреть на танец. Помните? Вы подошли к нам, стали с нами заигрывать, смеяться и шутить. Я и моя младшая сестра Цин-ин в шутку привязали к стволу бамбука вишневые шарфы. Неужели вы, сударь, забыли это?

И вспомните еще! В шестнадцатый день седьмой луны мы с моей подругой Шан Чжэн-цзы слушали в монастыре «Почтительности к старшим», как учитель Ци-сюань читает сутру богини милосердия Гуаньинь. Я принесла в дар монастырю две шпильки в виде золотых фениксов, а подруга моя Шан Чжэн-цзы — коробочку из слоновой кости. Вы тоже были в храме и попросили учителя, чтобы он разрешил вам посмотреть на эти вещи. Долго вы любовались ими со вздохом восхищения, а потом взглянули на меня и сказали: «В мире смертных не увидишь ни таких драгоценностей, ни таких красавиц». Потом вы спросили, кто я и откуда, я не отвечала, а вы как зачарованный не отводили от меня глаз… Неужели и этого вы не помните?

— «Хранимое в сердце глубоко разве можно забыть!» — ответил словами песни Чунь-юй.

— Вот уж не думали мы, не гадали, что сегодня породнимся с вами! — воскликнули девушки.

Тут появилось трое прислужников в парадных одеждах. Они доложили с низким поклоном:

— Нам приказано служить зятю государя.

Один из них показался Чунь-юю знакомым.

— Вы, сдается мне, Тянь Цзы-хуа из Фэнъи? — спросил он.

— Да, я самый, — ответил тот.

Взяв его за руку, Чунь-юй стал беседовать с ним о былых временах, а затем спросил:

— Как вы попали сюда?

— Я отказался от службы и на досуге начал странствовать. Случилось мне познакомиться с первым советником — учанским князем Дуань Гуном. Он и пригласил меня сюда.

— Знаете ли вы, что здесь находится и наш старый знакомый Чжоу Бянь? — спросил Чунь-юй.

— О, господин Чжоу — знатный человек! — ответил Цзы-хуа. — Он заведует царской прислугой и наделен большой властью. Не раз оказывал он мне свое покровительство.

Так вели они дружескую беседу, пересыпая ее веселыми шутками. Вдруг явился посланный и громко возвестил:

— Государеву зятю пора отправляться на брачную церемонию.

Трое прислужников прикрепили меч к поясу Чунь-юя и надели на него парадную шапку.

Цзы-хуа воскликнул:

— Вот уж не думал, что окажусь свидетелем такой пышной церемонии! Не оставьте же меня вашей милостью!

Сотни прекрасных, как небожительницы, прислужниц начали играть чудесные мелодии, а пение их было так нежно и печально, что в мире людей подобного не услышишь. Впереди процессии вереницей шли слуги с факелами в руках. По обеим сторонам дороги были поставлены золотые и изумрудные щиты, украшенные изумительной вышивкой и резьбой. Чунь-юй сидел в экипаже, окоченев от смущения. Тянь Цзы-хуа шутил и смеялся, чтобы ободрить его.

Прекрасные девушки, с которыми Чунь-юй беседовал раньше, следовали в императорской колеснице. Скоро доехал он до больших ворот. На них красовалась надпись: «Дворец Совершенствования». Бессмертные феи были уже здесь. Чунь-юю велели выйти из экипажа, подняться по ступеням и отдать положенные поклоны, как в мире смертных. И тогда отодвинули ширмы, убрали веера, и он увидел девушку: это была дочь государя — Яо-фан по прозвищу «Золотая Ветвь». Лет ей было четырнадцать — пятнадцать, и держалась она со строгим достоинством, как небесная фея.

Брачная церемония свершилась.

Чунь-юй с молодой женой зажили в любви и согласии. Слава Чунь-юя росла с каждым днем. Его экипажи и кони, одежды, слуги, приемы уступали только государевым.

Как-то раз государь предложил Чунь-юю отправиться вместо с ним на большую охоту. Их сопровождали многие сановники и военная стража. К западу от владений государя высилась гора Чудотворной Черепахи, и были там крутые утесы, широкие и быстрые потоки, раскидистые деревья, а дикие звери и птицы водились во множестве. Вечером охотники вернулись с богатой добычей.

На следующий день Чунь-юй обратился к повелителю:

— В счастливый день нашей встречи ваша светлость упомянули о моем отце. Он был пограничным военачальником, но, видимо, потерпел поражение и попал в плен к инородцам. Вот уже лет семнадцать — восемнадцать, как о нем ничего не слышно. Если вы знаете, где он, умоляю вас: разрешите мне повидать его.

— Почтенный мой сват служит начальником северных земель, и мы часто получаем от него известия. Лучше вам написать ему, незачем самому ездить, — ответил государь.

Чунь-юй попросил жену приготовить богатые подарки и послал их с письмом к отцу. Через несколько дней пришел ответ. Чунь-юй узнал руку отца, привычный склад его речи, знакомые наставления. Отец спрашивал, живы ли его близкие и что слышно в родных местах; сообщал, что находится далеко и что путь к нему труден. От письма веяло грустью. Отец не звал сына к себе, но обещал: «В году „Динчоу“[81] увижусь с тобою и твоею женой».

Долго после этого Чунь-юй не мог победить охватившую его печаль.

Как-то раз жена спросила его:

— Разве вы не собираетесь заняться делами государства?

Чунь-юй ответил:

— Я всегда жил праздно, не привык заниматься делами.

— Вы только возьмитесь, — настаивала жена, — а я буду вам помогать.

Она поговорила со своим отцом, и через несколько дней государь сказал Чунь-юю:

— Правитель моего владения Нанькэ плохо исполнял свою должность, и я уволил его. Надеюсь,