Не собирались ли они атаковать Лиссабон? Среди моряков начался ропот. Команды устали, многие нуждались в медицинской помощи, а Лиссабон был прекрасно защищен, не в пример Кадису. Потом подул северный ветер, корабли Дрейка изменили курс и снова отправились на юг, к мысу Св. Винсента. Все больше людей заболевали. Дрейк отправлял их на берег и даже снарядил два судна для доставки тяжелых больных домой. Его флот грабил окрестное побережье, уничтожал сотни маленьких грузовых судов, снабжавших Армаду бочками (именно этого хотел Сесил в Лондоне!). Кроме того, они уничтожали множество рыбацких суденышек и разрушали до основания рыбацкие деревни. Именно рыба, пойманная этими людьми и провяленная, составляла одну из основ питания для всех испанских моряков.

Грэшем оказался замкнутым в затхлом мирке корабля «Елизавета Бонавентура». Он уже почти потерял надежду выйти на берег для выполнения задания Уолсингема. Он тосковал по колледжу и по Лондону, чувствуя себя изъятым из близкого ему мира. И главное, он не мог побороть какого-то странного «шестого» чувства — чувства неведомой опасности. Ему иногда казалось — это чувство как-то связано с долговязым Робертом Ленгом, якобы придворным, которого Дрейк представил как собственного биографа. «Хоть один человек расскажет правду о моей экспедиции», — объявил Дрейк. Грэшем знал: Дрейк повсюду видит врагов, даже там, где их и быть не могло.

А потом, дней через пять, Дрейк вывел свою флотилию в открытое море, отправил корабли с больными и ранеными на родину и взял курс на запад. Его матросы потирали руки в предвкушении поживы.

— Вот так-то! — говорил один из них. — Не иначе, увидел испанский корабль через свое волшебное стекло. Теперь-то, ребята, мы наконец заполучим настоящие сокровища!

— А ты сам когда-нибудь видел «волшебное стекло»? — насмешливо спросил Джордж, не веривший в эти россказни о Дрейке.

— Где там! — с сожалением отвечал матрос. — Все знают: оно теряет всю свою силу, когда в него смотрит кто-то, кроме самого Дрейка.

Грэшему до всего этого не было дела. Он не знал, что ему предпринять. Дрейк явно не собирался высаживать его на берег, а проплыть пять миль от корабля до португальского берега он бы не смог, даже если бы точно знал, куда надо плыть.

— Земля, в двух румбах от носа! — заорал впередсмотрящий. А потом он вдруг снова пронзительно завопил: — В двух румбах… А впереди такой здоровенный португальский корабль, что…

Матросы возбужденно загудели, а потом Дрейк заорал на весь корабль:

— Отставить сквернословие! Слышал, ты?!

— Да, да, виноват, сэр, — отвечал впередсмотрящий. — Но ведь действительно можно обделаться.

В ответ грянул общий хохот. Дрейк молча стоял на своем месте с непроницаемым видом.

— Вот это корабль! — воскликнул Грэшем. — Никогда еще не видел такого громадного судна. — Корабли Дрейка были довольно внушительными, но этот огромный португальский галеон водоизмещением равнялся, наверное, трем или четырем галеонам королевы Елизаветы. — Интересно, будут они драться?

— Навряд ли, — ответил Манион, спокойно взиравший на португальского гиганта, стоя у перил. — Эта штуковина, так вас поразившая, создана вовсе не для драки. Она пришла из испанской Индии, может быть, с Гоа, и снизу доверху нагружена пряностями. Перец, гвоздика, корица — словом — пряности! — Манион произносил наименования специй с чувством, будто имена бывших любовниц. И в самом деле, он любил деликатесы, сдобренные пряностями, не меньше, чем любил женщин, хотя не отказывался и от самой плохой еды, когда иной не было. — Ну, еще там полно шелка, коленкора, слоновой кости, — продолжал Манион уже с меньшим энтузиазмом. — И конечно, изрядное количество драгоценностей. Ну, может, золота и серебра там будет поменьше, чем на судне, пришедшем из Панамы, но все равно этого добра хватает.

— А женщины есть? — с надеждой спросил Джордж.

— Наверно, — ответил Манион, — несколько пассажирок или там служанок… Храни их Господи! Ихний капитан сделает два-три выстрела из пушек, но не стараясь действительно попасть, чтобы не злить Дрейка, а потом они спустят флаг — вроде как сдались с честью. У них, наверно, много больных на борту. Путь-то их далек! И, понятно, все палубы там завалены грузами. Бойниц то на ихнем корабле много, да из пушек стрелять все одно нельзя, даже если бы они захотели. Такие посудины не для встреч с пиратами, а для спокойного плавания.

Дрейк приказал дать по кораблю (как потом они узнали, он назывался «Сан-Фелипе») залп из четырех корабельных пушек. Грэшему это показалось странным. Поскольку они стояли носом к кораблю, четыре ядра просто упали в море по обе стороны от «Елизаветы Бонавентуры». Три орудия с «Сан-Фелипе» ответили почти сразу. Если их пушкари и целились в противника, результата заметно не было. Все три их ядра также упали в море в нескольких сотнях ярдов от английских кораблей, полукольцом окруживших португальский галеон. Дрейк велел развернуть «Елизавету» боком к «Сан-Фелипе», и теперь их корабельная артиллерия могла разнести его на куски. Затем он приказал артиллеристам дать залп… Казалось, теперь португальский корабль пойдет ко дну, но каким-то чудом он остался невредимым. В ответ оттуда выстрелила одна пушка, и ядро снова упало в море, не задев ни единого английского корабля. Вскоре на португальском судне спустили флаг.

— Неужели так легко? — спросил Грэшем, повернувшись к своему слуге. Он, как и многие на их корабле, слегка стыдился такой дешевой победы.

— Легко, — отвечал Манион, — если ты в союзе с нечистым. Дрейку вовсе не хотелось всерьез повредить корабль, а их капитан об этом догадывался.

Дрейк щелкнул пальцами, как бы подзывая Джорджа:

— Эй вы, там! Это плата вашему отцу за его затраты. Ступайте сейчас со мной на судно!

— Могу я попросить взять с собой моего друга? — спросил Джордж. Необдуманный вопрос, однако Дрейк молча махнул рукой в знак согласия. Оба друга удалились, оставив на корабле недовольного Маниона.

На «Сан-Фелипе» единственный печальный и испуганный трубач попытался изобразить нечто вроде приветственного салюта. Дрейк снисходительно отнесся к его усилиям, не обратив внимания на низкое качество исполнения. Он подошел к капитану «Сан-Фелипе», поклонился и сказал несколько слов на ломаном испанском. Тот ответил ему на ломаном английском. И тут вдруг в разговор вмешалась какая-то молодая женщина:

— Вы позволите вашим людям меня изнасиловать? Или они вольны делать все, что им угодно, с беззащитными пассажирами? — Женщина говорила по-английски с акцентом, но довольно хорошо. Высокая и довольно красивая, она нежной рукой придерживала край платья на плече в том месте, где его пытались разорвать. Рядом с ней стоял английский матрос из их авангарда; он тяжело дышал и переводил взгляд с девушки на Дрейка. Впрочем, смотрел он только одним глазом — второй, подбитый, заплыл. Грэшем смотрел на девушку как завороженный. Вообще-то он терпеть не мог красавиц за ту власть, которую они имели над мужчинами. Чувствуя свою власть, они пользовались ею беспощадно, и новые победы подпитывали их надменную гордыню и жестокость.