— Прошу прощения за крайние меры, Боксер, но обстоятельства в данный момент против меня и особо выбирать не приходится.

— Чего тебе надо, чокнутая? Какого хрена меня привязала?

— Это в твоих же интересах, рыженький, — ласково ответила я, держась на удаленном расстоянии. — Сам понимать должен, женщина я слабая и с таким боровом, как ты, не справлюсь.

— Предположим, я тебе поверю на слово, — недовольно пробурчал парень, — но хотелось бы быть в курсе своей дальнейшей участи.

— Это можно, запросто, — сказала я, подтащив к кровати кресло (стоять на своих двоих затруднительно). — Побеседовать надо о твоем знакомом Юрке Сафонове. У меня к нему интерес профессионального характера.

— Сутенершей стать решила? — противно ухмыльнулся Боксер, считая свою шутку смешной.

— Откуда могла взяться такая бредовая идея?

— Показалось.

— Когда кажется, креститься надо.

— А когда крестишься — только больше кажется, — язвительно парировал Боксер, — так что как-нибудь сам справлюсь со своими чертями.

— У меня к тебе вот какое дело, Боксер. Юрик подозревается в убийстве, и мне очень интересно, где он провел прошлый четверг.

— Делать мне больше нечего, как раскрывать своих ребят.

— Давай придерживаться действительности, Боксер. Твои ребята в данную минуту прийти на выручку не смогут по той простой причине, что понятия не имеют, в какую нехорошую ситуацию ты невольно влез по самые уши. Следовательно, в твоих интересах быстренько ответить на несколько вопросов и продолжать куролесить в баре.

— Не убедила, — нахально заявил Боксер без всякого признака раздражения на лице.

— Убеждать тебя я не собиралась, не больно-то и надо. А вот развязать тебе язык — раз плюнуть, — преувеличила я свои достижения в пыточном ремесле. — Повторяю для глуховатых: ты ответишь, где мог быть Юрик в четверг на прошлой неделе?

— Знать не знаю, что вы имеете в виду, уважаемая, — торжественно провозгласил Боксер, удивленно распахнув глаза. — На киллера ты не похожа, значит, Юрик тебе понадобился по личным причинам. Это во-первых. Во-вторых, подобные тебе люди не жалуют насилие над окружающими, даже такими, как я. Из этого следует весьма простой вывод, что в случае неудачи ты просто бросишь меня здесь.

— Ты прав, особо выбирать при таких незавидных обстоятельствах не приходится. Единственная твоя ошибка, Боксер, в том, что я уйду и оставлю тебя в связанном состоянии. Кстати, к тебе часто посетители ходят?

— При чем тут это? — подозрительно на меня посмотрев, спросил Боксер.

— При том, — произнесла я, привстав с кресла, — что ты долго пролежишь распятым на кровати, и еще вопрос, обрадуешься ли, когда тебя в конце концов найдут.

— Конечно, обрадуюсь. Друзей у меня много, в любом случае кто-то меня найдет.

Я позволила себе небольшую хищную улыбку.

— И почему мне не нравится твоя улыбочка, красавица? — спросил парень.

— Потому что она не предвещает тебе ничего хорошего, — подтвердила я его опасения, не особо разочаровавшись в отказе Боксера сотрудничать. В конце концов у меня еще Сухарь на примете, вдруг он окажется слабонервнее? А по поводу несговорчивого паренька у меня появилась потрясающая идея, жаль не смогу увидеть ее последствия. — Знаешь, Боксер, не воспринимай мой поступок как издевательство, но я кое-что придумала. Представь, как потрясающе ты будешь смотреться голышом, привязанным к кровати? Твои друзья наверняка оценят мое чувство юмора и с удовольствием посмеются.

— Значит, так, ты собралась осуществить свою задумку? — не воспринял меня всерьез Боксер (и между прочим зря). — Если ты думаешь таким образом заставить меня говорить, то зря стараешься. Я никогда не расколюсь какой-то дешевой…

— Не следует тебе меня провоцировать, — предупредила я парня, стараясь сохранять спокойствие.

— Даже в мыслях не было. И все же, как ты думаешь меня раздеть, если я прикован к койке? Ведь отвязать меня ты боишься, сдачи еще дам за моральные издержки.

— Очень просто.

— Неужели? Может, продемонстрируешь? — продолжал издеваться надо мной Боксер. — Или слабо?

Пришлось доказать ему, что мне не слабо раздеть прикованного к кровати парня за какие-то секунды. Несколько взмахов острым ножом, и клочья мужской одежды украсили постельное покрывало, после чего я с удовлетворенным самолюбием покинула его квартиру.

Боксер вслед осыпал меня весьма цветистыми нецензурными выражениями. Ой, не стоило ему меня провоцировать, не стоило. Хотя я его предупреждала, и в происшедшем виноват он сам.

* * *

Вернувшись к кафе-бару, чтобы забрать машину, я уже было решила приблизить счастливый момент освобождения нахального Боксера, объяснив дружкам, где они смогут найти его. Однако я вовремя представила себе последствия этого поступка. Боксер запросто может броситься на выручку Сухарю и спутает мне все карты. Нет, пусть, пожалуй, еще немного полежит в полном одиночестве.

Приняв это решение, я подошла к машине и направилась к Сухарю, который, по сведениям Гены Курносого, свободное от «работы» время проводил исключительно дома. Чем он конкретно занимается в своей квартире, Гена не упомянул, впрочем, это не особенно важно. Главное, застать его врасплох и выудить необходимую информацию о Юрике Сафонове.

* * *

Как же я хвалила Гену Курносого за точность изложения сведений, когда оказалась у Сухаря! Он на самом деле преспокойно сидел дома и на мой звонок весьма непредусмотрительно открыл сразу, даже пригласил пройти, когда я попросила его о разговоре.

Сухарь был милым парнем шестнадцати-восемнадцати лет с веселыми глазами и блуждающей улыбкой на лице. Лично у меня создалось впечатление, что он недавно услышал анекдот и никак не может успокоиться. Одежда оставляла желать лучшего, но все же была чистой. Аккуратный паренек, я никогда не приняла бы его за вора.

— Вы Алексей, верно? — спросила я, как только парень закрыл входную дверь. Добросовестный Генка потрудился написать на бумажке и имена с фамилиями интересуемых меня личностей.

— Неужели соседи пожаловались? — удивился Сухарь. — Вроде тихо себя веду и никакого беспокойства не причиняю…

Во избежание лишних объяснений я достала из сумки удостоверение социального работника и показала парню. Он вцепился в него мертвой хваткой и минуты полторы старался что-то в нем разглядеть. При этом он шевелил губами, — я готова была поклясться, — он пытался по слогам прочитать мое имя.

— Татьяна Александровна, значит, — наконец произнес он.

— Успокойся, я не воспитывать тебя пришла, поговорить надо.

— И только? Всего-навсего? — обрадовался Сухарь, и на его круглой физиономии снова появилась широкая жизнерадостная улыбка. — Пойдемте в комнату, я вам все расскажу, что захотите.