Похоже, во дворце все поверили, будто картина станет подарком императору, а некоторые даже, полагая, что это может придать Лало определенный вес, уже одолевали его просьбами.

Джилле Лало пришлось сказать, что ночной арест явился ошибкой. Но даже если она и не поверила мужу, то была достаточно благоразумна, чтобы не касаться больше данной темы.

Поступят ли так же остальные? Работа может стать знаменитой, и люди будут настаивать на том, чтобы ее увидеть. Ведь любой из позирующих может оказаться довольно проворным и разглядеть картину до того, как Лало успеет позвать стражу.

Лало снова вздохнул, осушил кружку и велел стоявшему на страже церберу ввести третьего позирующего.

* * *

Лало сидел на низком стуле подле стола, где он разложил свои принадлежности, и ждал, пока на сеанс не придет четвертый из комиссионеров. Художник решил, что поступил правильно, разобравшись вчера с Арбалестом и родственником императора. На третье изображение он глядел с отвращением. «Какой-то Аксис» или что-то подобное — Лало с трудом запоминал такие имена. Портрет являл собой тупое самодовольство, этот типаж избегал зла в основном из-за недостатка энергии.

И эти люди — гордость Рэнке! — размышлял Лало. Он обнаружил, что уже почти благодарен Корицидиусу. Художник вновь скривился при виде картины. — И я собирался послать мою семью искать счастья в столице, наивно полагая, что там должно быть лучше, нежели в Санктуарии, да там просто все ловчее замаскировано…

Снизу, со двора доносился мерный топот тяжелых сандалий: гвардия принца занималась строевой подготовкой. В эти дни даже городской гарнизон маршировал, сверкая оружием, но Лало не знал, делалось ли это для того, чтобы пустить пыль в глаза, или же город действительно готовился к войне. Непрестанный топот сандалий действовал ему на нервы.

Прежние убеждения превратились в иллюзии, а где-то за углом притаилась новая опасность, которую он не мог пока разглядеть. Лало расхаживал взад-вперед вдоль окна, когда стражник ввел четвертого комиссионера.

— Мой лорд Зандерей! — Лало поклонился человеку, с которым говорил на приеме. — Прошу садиться, — указал он на кресло.

— Сожалею, что заставил вас ждать, господин живописец, — ответил тот, усаживаясь в кресло. — Я задержался на складах.

Возникла небольшая проблема с зерновыми, которые следует отложить для войны…

Лало склонился над кистями, чтобы скрыть улыбку. Он прекрасно представлял себе паутину взяток, утаиваний, подмен, обманов и всего прочего, что в Санктуарии могло быть охарактеризовано как «небольшая проблема». И почему они прислали этого бесцветного, похожего на мышь человека разбираться с возникшими недоразумениями? Бросив на интенданта взгляд, Лало осознал, что у Зандерея одно из самых маловыразительных лиц, какие ему только доводилось видеть.

На мой взгляд, причиной тому ежедневная почтительность, — подумал про себя Лало. В человеке не было даже искры индивидуальности. В первый раз за все время работы над картиной художнику захотелось прикоснуться кистью к полотну, зная, что едва он это сделает — и ничто не сможет скрыть от него правды об этом человеке, как бы тот ни ухитрялся.

— Я правильно сижу? Я могу повернуть голову в другую сторону, если надо, скрестить руки.

— Да, скрестите руки, а положение головы и так очень хорошо. Расслабьтесь, мой господин, и подумайте о том, как близко ваше дело к завершению…

Размешав в чаше краску, Лало обмакнул в нее кисть.

— Да, — тихо отозвался Зандерей, — я почти закончил. Еще максимум неделя, и станет ясно, смог ли я справиться с заданием. Конфликт все ближе. — Тонкие губы тронула наилегчайшая улыбка.

Глаза Лало сузились. Макнув кисть в охру, Ладо начал рисовать.

Прошел час, затем еще час. Художник упорно рисовал, потеряв счет времени. Зандерея не было, были свет и тень, цвет, фактура и линия. Важно было правильно уловить все это. Художник приноравливался к изменяющемуся свету и даже разрешил позирующему время от времени двигаться, при этом он не выходил из состояния, в которое погрузили его искусство и заклинание.

Внизу, в Зале Правосудия, ударил гонг, возвещавший четвертую смену стражей. Зандерей поднялся на ноги, и серые одежды окутали его как облако. Лало, возвращаясь в сознание, словно человек, пробуждающийся ото сна, увидел, что в уголках комнаты уже начал собираться полумрак.

— Извините. Мне надо идти. — Зандерей сделал несколько шагов вперед, куда быстрее, чем того ожидал Лало, принимая во внимание то, сколько ему пришлось сидеть.

— Да-да, конечно. Простите, что я задержал вас так долго.

— Вы закончили? Или хотите, чтобы я пришел позировать снова?

Лало взглянул на картину, думая о том, сумел ли он уловить личность человека. Мгновение он не осознавал того, что увидел.

Художник быстро перевел взгляд на другие портреты, но те не изменились. Краска по-прежнему влажно блестела там, где он сделал последний мазок, рисуя волосы Зандерея. Первый раз он не мог признать модель в одном из нарисованных портретов…

Перед ним было лицо, словно камень, словно сталь, лицо, на котором жили только исполненные давней боли глаза. В руках человек на портрете сжимал окровавленный кинжал.

Корицидиус хотел увидеть слабости этих людей, но здесь я вижу смерть.

Лицо Лало, подобно полотну, отразило смятение чувств в его душе, ибо Зандерей рванулся к нему быстрой поступью воина, пролетел мимо картины, бросив на нее долгий взгляд, и в завершение движения повернулся и вонзил кинжал, спрятанный в рукаве, в горло подбежавшего стражника.

— Волшебство! — воскликнул Зандерей, а затем уже тихо сказал:

— Значит, таким вы видите меня?

Лало отвел пораженный взгляд от рубиновой струйки крови, вытекающей из горла убитого воина. Сейчас Зандерей стоял перед ним, как хищник, и два лица, в жизни и на картине, слились в одно.

— Они послали тебя устроить мне ловушку? Кто-то пронюхал о планах моих хозяев? — Убийца медленно пошел к Лало, который стоял, качая головой и сотрясаясь от дрожи. — Да нет, это просто происки Корицидиуса, который всем расставляет ловушки. Но я сомневаюсь, что он ожидал поймать меня! — добавил он еще тише.

— Кто ты? И почему скрываешься под личиной клерка? — Лало уставился на Зандерея, чувствуя что-то живое за неподвижными глазами, будто маска, которую он сорвал, прикрывала вуаль, а уж за ней в глубине таилась истина.

— Я судьба.., или ничто.., все может быть. Мои хозяева хотят, чтобы принц принял участие в войне, но он не должен переусердствовать. «Наблюдай за ним, но не позволяй ему стать героем, Зандерей…» — так было приказано мне. Я буду ему служить, пока это не случится. — Голос тек плавно, как полный ручей, но Лало знал: то, что он слышит, связывает его большим проклятием, чем то, что он видел.