Этот список можно было продолжать: Тушинскому вору, например, служили и родственники убиенного в Угличе отрока Димитрия Нагие, и родичи царя Бориса Годуновы: и те и другие, выходцы из опричнины. Иван Годунов, троюродный племянник царя Бориса, например, писал такие слезные челобитные тушинскому военачальнику Яну Сапеге: «О разорен до основанья и живот свой мучил в деревнишке за приставы и скитался меж двор с женишком и с людишками от его государева изменника, от Василия от Шуйскаго. И нынеча, господине, яз сведал про государя своего прирожденнаго царя и великого князя Дмитрея Ивановича, всеа Русии, что пришел под свою государеву отчину под Москву; и яз, холоп его, прибрел пеш в Володимер и ему, государю, крест целовал и володимерцов всех с собою и с уездом ко крестному целованию привел…». «Прирожденный государь» заслуг просителя не оценил — Ивана Годунова по его приказу утопили в Оке.

В наши дни проблему «самозванчество и опричнина» рассматривает Р. Г. Скрынников: «Надев на себя личину сына Грозного, Отрепьев невольно воскресил тени опричнины. В его окружении появились люди, принадлежавшие к самым известным опричным фамилиям…» Сходную картину исследователь видит в окружении Тушинского вора: «Лжедмитрий II охотно принимал в свою думу выходцев из старых опричных фамилий». Исходя из этих оценок, можно сделать вывод о том, что в случае с Расстригой само имя сына Грозного порождало ностальгические настроения и привлекало опричников, словно огонь мотыльков. Что касается Вора, который якобы с охотой принимал представителей опричных фамилий, то биографические данные Тушинского «царика», несмотря на свою скудость, дают основание предположить, что он, в отличие от Григория Отрепьева, смутно представлял политические процессы, происходившие в последние десятилетия в Москве, и роль в них различных групп московской элиты. Вряд ли Тушинский вор проводил целенаправленную «кадровую политику». Лжедмитрий II, как, впрочем, и царь Василий Шуйский, был рад воспользоваться услугами любого, кто выказывал готовность служить под его знаменами. Выбирали не лидеры, выбирали лидеров, каждая свита играла своего «короля».

Рассматривая причины, побуждавшие выходцев из опричных семейств вставать на сторону антигосударственных сил, необходимо обратиться к истокам самой опричнины. На рубеже 1550–1560-х годов XVI века Иоанн Грозный, обнаруживая возрастающую склонность к тираническому образу правления, игнорировавшему традиционный московский политический уклад, стал наталкиваться на преграды своим устремлениям в виде Боярской думы. Более того, он встретил оппозицию в виде союза между высшими лицами государства и церковными иерархами. Переживая неудачи в Ливонской войне, подозрительный Иоанн решил, что противнику помогли победить бояре, передавшие военные секреты королевским послам, незадолго до того отъехавшим из Москвы. По приказу царя во время церковной службы были убиты князья из дома Оболенских Михаил Репнин и Юрий Кашин воевода князь Дмитрий Овчина-Оболенский. Позже арестовали известного воеводу Ивана Шереметева, а его брата Никиту удавили в темнице. Но элита не собиралась молча наблюдать за кровавыми выходками государя. Новый митрополит Афанасий заодно с руководством Думы потребовал прекратить террор. Все эти факты, по мнению Р. Г. Скрынникова, свидетельствуют о том, а что «самодержец вынужден был признать свое поражение и подчиниться общественному мнению».

В апреле 1564 года бежал в Литву видный полководец князь Андрей Курбский, что, безусловно, вызвало волнение в обществе и порождало тревожные толки. И само это событие, и реакция на него принудили Иоанна к еще более интенсивной внутренней работе. «В мае — июле 1564 г. Грозный мучительно обдумывает свой ответ Курбскому, — пишет С. О. Шмидт. — Грозный перебирал в уме события своего царствования, он все время накалял себя, нанизывая в болезненном уже воображении обиду за обидой, одно подозрение ужаснее другого… При этом серьезное перемежается с мелочами: формулировки принципов государственного управления соседствуют с неистовством брани завистливого и мелочного тирана… В эти дни Грозный — впервые или заново — формулировал для самого себя и других основные принципы идеологии „вольного самодержавства“… „Сильным во Израиле“ надо было противопоставить верных новых людей, сотворить из грязи и камня „чад Авраамовых“. Так зарождались мысли о создании опричной гвардии…».

Но откуда взять этих самых преданных слуг — полулюдей, полу-роботов, не рассуждающих, лишенных привязанности к родным и близким. И вот у царя Иоанна Васильевича появились подсказчики. Еще в 1549 году дворянин Иван Пересветов представил на суд государя свои знаменитые «челобитные», в которых разработал самую радикальную программу государственного переустройства. Османская империя стала прообразом придуманного Пересветовым идеального царства Магмет-салтана. При этом, как замечает Я. С. Лурье, Пересветов слишком горячо «верил в великие достоинства „грозной власти и ее способность искоренять зло“». Потому он готов многое простить этой власти. Грозному пришлась по душе идеология Пересветова. В первом послании к политэмигранту Курбскому Иоанн буквально вторит его словам: «Царь страшен не для дел благих, а для зла. Хочешь не бояться власти, так делай добро; а если хочешь зло — бойся, ибо царь не напрасно меч носит — для устрашения злодеев и ободрения добродетельных».

В то время, когда Пересветов подавал свои «Челобитные..», все больший вес при дворе стал приобретать Алексей Федорович Адашев, происходивший из рода костромских вотчинников. Еще будучи ребенком, в 1540 году он получил придворный чин спальника, что давало ему возможность войти в круг лиц, особо приближенных к юному Иоанну. Два фактора — возможность заслужить личное расположение молодого монарха и тесная связь его семьи с боярским кланом Юрьевых-Захарьиных-Романовых — объясняют успешную карьеру Алексея Федоровича. С 1549 года Адашев руководит Челобитным приказом, который выполнял функции канцелярии государя, контролировал другие правительственные службы и рассматривал апелляции на их решения.

В 1551 году Адашев получил придворный чин постельничего и по роду службы постоянно сопровождал государя в Кремле, в поездках, в военных походах, ведал особую царскую печать «для скорых и тайных дел». С этого же времени в качестве думного дворянина Адашев участвовал в работе Боярской думы. В 1553 году получил чин окольничего. Но политическая роль Адашева не ограничивалась его официальными полномочиями. Адашев становится фактическим руководителем Избранной рады или «ближней думы». Этот неформальный орган, полностью подконтрольный государю «теневой кабинет» — недаром, «ближнюю думу», иногда называют «тайной» — представляется попыткой создать альтернативу Боярской думе. Вот и у Пересветова главный его герой — Магмет-султан правит вместе с «верной думой» — узким кружком избранных сподвижников, в котором легко угадывается все та же Избранная рада. Магмет-салтан также рассказывает о «мудром человеке», достойном ведать всеми финансами страны, в котором легко угадывался Алексей Федорович Адашев.

«Неформальная государственная деятельность», бурный расцвет которой приходится на 50-е годы XVI века, не явилась случайным стечением обстоятельств. Временщики целенаправленно добивались ослабления политического потенциала боярства, и в первую очередь нейтрализации Думы, которая самим фактом существования служила преградой всесилию временщиков. Последние умело воздействовали на царя, используя в своих интересах обивавших кремлевские пороги прожектеров. Р. Г. Скрынников полагает, что, подавая челобитные царю, Пересветов уповал на покровительство клана Юрьевых-Захарьиных, родичей царицы Анастасии Романовой, а также Алексея Адашева. Нет сомнений, что именно при их поддержке в сентябре 1549 года Пересветов получил аудиенцию у царя и преподнес ему свои сочинения.