— Недавно я вышла замуж, — таинственным голосом сказала Прасковья. — Об этом писали во всех газетах!

— Я не читаю газет, — грустно сказала Кира. — И уже давно ни с кем не общаюсь.

— Как так? — удивилась собеседница.

— У меня неприятности, — сухо ответила Кира.

— Как же плохо ты выглядишь, — посочувствовала подруга. — А что за проблемы?

— Жить не на что, и мне пришлось продать квартиру. Сейчас я в коммуналке. В маленькой комнате. Соседи… Они так плохо ко мне относятся!

— Что-нибудь пишешь? — пристально глянула на нее Прасковья.

— Нет. Почти нет. Не до того.

— Телефончик оставь. И адресок.

…Когда Прасковья внезапно нагрянула в гости, Кира выглядела не лучшим образом! Волосы спутаны, халат грязный, глаза тусклые. Последний месяц ее жизни был совсем мрачным. Кира почти не выходила из дома. Лежала на диване и ждала, когда же все это кончится. Ждала смерти. Жить ей давно не хотелось. Зачем?

Оглядевшись, подруга покачала головой: неубрано, пол затоптан, на кухне пустые бутылки. Из-под водки и пива. Покачиваясь, в коридор вышел сосед в застиранной тельняшке. Глянул на даму в брючном костюме мутными глазами и, присвистнув, сказал:

— Ну и фря! Грабите народ, кровопийцы! Дай десятку. На пиво. Похмелиться бы. Делиться надо с пролетариатом.

Чтобы остаться с подругой наедине, Прасковья Федоровна достала из кошелька десятку и сунула мужику. Тот мигом собрал стеклотару в авоську и исчез.

— А ты? — внимательно глянула на Киру подруга. — Пьешь?

— Я? Нет. Уже нет.

— Надо отсюда выбираться. Знаешь что? Переезжай ко мне!

— Куда? — вяло спросила Кира.

— О! Недавно я купила дом! Замечательный дом! За городом! Небольшой, но… Силу нравится.

— Сид — кто это?

— Мой муж. Это такая романтическая история! Он даже младше тебя, представляешь? На четыре года! Ха-ха! Мальчишка!

— Ты что, с ума сошла?

— С ума сошли газетчики, когда узнали о помолвке. Скандал года! — И подруга взахлеб принялась рассказывать о своих победах: -…Как только мы поженились, я и купила этот дом. Соседи — богачи! У них та-акой особняк! Мы с Сидом живем скромно. Но тебе место найдется. Свежий воздух, природа. Вмиг оживешь. Давай собирайся.

— И что я там буду делать? — безразлично спросила Кира.

— Жить.

Она тогда надеялась, что переезд за город хоть что-нибудь изменит. Увы! Стало не так одиноко, всего-то. У нее даже появилась подруга, красавица Инга (Паша была возведена в ранг Благодетельницы). И появился постоянный источник раздражения — Сид. Так похож на Кириного бывшего мужа! Альфонс. Не любит он Пашу. Не может любить. И бросит ее, как только подвернется женщина помоложе и побогаче. Но говорить об этом подруге бесполезно.

Паше Кира была благодарна ну просто-таки безгранично! Вытащила ее из ямы! Ну, почти вытащила. Перевезла сюда, кормит, поит, одевает. Но в остальном Паша бессильна. Благодарность была самым сильным чувством из всех, что еще оставались в Кирином сердце. Любить она разучилась. Страдать устала. Ненавидеть?

Сид все время был перед глазами. Если бы еще он куда-нибудь исчез. Ах, если бы…

БУБНЫ: ДЕСЯТЬ, ВАЛЕТ, ДАМА…

Девять часов вечера

Поскольку гости молчали, хозяин дома поднялся из-за стола со словами:

— Пойду включу свет. Раз все молчат.

— Думаешь, при свете мы будем разговорчивее? — съязвил Артем. — И кстати, как насчет телефона? Не включишь заодно?

— А кому ты хочешь позвонить? — подозрительно спросил Грушин. — В милицию? Сам недавно сказал, что не стоит спешить. В психушку? По-моему, я нормальнее вас всех. Я-то уж точно никого не убивал. Да и не собираюсь.

— Я выпил, — сказал Артем. — Может, хочу вызвать шофера? Неохота ночевать здесь, в одном доме с трупом. И даже если его увезут… Короче: я здесь не останусь!

— Ты прямо мысли мои читаешь! — рассмеялся Грушин. — Будет тебе шофер!

И, взяв со стола подсвечник, направился к дверям. Когда хозяин вышел, в каминном зале повисла напряженная пауза. Гости посматривали друг на друга с подозрением. Кто-то пытался угадать убийцу, кто-то человека, его шантажирующего.

— Меня уже тошнит от этого запаха, — поежилась Инга. — Всю жизнь буду теперь ненавидеть розовый жасмин!

— Запах смерти, — уронила Кира.

— А буфет-то все еще открыт! — некстати заметила Прасковья Федоровна.

— Надо сказать Грушину, чтобы запер его на ключ, — сказал Артем.

— Прасковья Федоровна, вы бы сыграли что-нибудь, — посоветовала Инга. — А то мы начнем ссориться, выяснять отношения. Надо отвлечься. Я слышала от Киры, что вы играете на пианино.

— Конечно, конечно! — вскочила писательница. Сид при этом сморщился, словно лимон съел.

Его жена подошла к пианино, откинула крышку, заметив при этом:

— Слава Богу! Не все здесь бутафория.

И присела на вращающийся табурет. Раздались звуки знакомой мелодии, которую знает наизусть любой учащийся детской музыкальной школы, поскольку в программе она обязательная. Играла Прасковья Федоровна плохо, но с чувством. Гости молчали, слушали, но каждый думал в это время о своем. Валентин Борисюк машинально постукивал пальцами в такт. Видимо, он тоже учился в детстве в музыкальной школе.

И вдруг в зале вспыхнул свет. Все невольно зажмурились — таким ярким он показался! А Прасковья Федоровна вздрогнула и перестала играть.

— Наконец-то! — с облегчением вздохнула Инга. И принялась задувать свечи.

— Как хорошо! — с чувством сказала Кира. И тоже потянулась к подсвечнику. Вскоре все свечи были погашены. В каминном зале повисла сизая дымка и запах гари, заглушающий тонкий аромат розового жасмина.

— Цивилизация, — отметил Сид и заявил: — Давай, мать, кончай эту тоску. Врубим веселую музычку. Хитовую. А то меня от Баха плющит.

— Это Бетховен, — тихо заметила Прасковья Федоровна.

— А есть разница? — откровенно удивился Сид. — Вот моя любимая группа! Это да! Ее бы послушать!

— Боюсь, у Даниила нет таких записей, — заметила Инга. — Он предпочитает классику.

— Я же говорю: псих, — уверенно сказал Сид.

— Но эти твои… Они же матом ругаются! — возмутилась Прасковья Федоровна.

— Я и говорю: супер.

— Любая музыка имеет право быть, — пожал плечами Валентин. — Так что вопрос спорный. Я, например…

— Давайте оставим дискуссию о современной музыке, — оборвал его Артем. — Лично меня беспокоит Грушин. Когда он так надолго нас покидает, я…