У одного из мальчиков глаза вдруг широко раскрылись, и он с изумлением взглянул на профессора, словно пораженный какой-то мыслью.

– Профессор, вы говорили, что «Маракс» работает так же, как и мозг… Это значит, что и в мозгу все так происходит? И все мышление – это вот такие кривые?

– А ты полагал, – возразил профессор, – что когда думаешь о цветах, то в мозгу у тебя вырастают розы и фиалки, а когда смотришь на стадо овец, то и в мозгу прыгают маленькие овечки? Что тебя так удивляет? Что самый процесс мышления вовсе не похож на то, о чем думаешь? Так это вполне понятно. Знаешь ли, что ты увидишь, если заглянешь в работающий мозг через окошечко в черепе?

– Клетки…

– Но если бы ты взглянул через такой увеличительный прибор, который позволяет рассмотреть атомы, то увидел бы белковые сетки, раскинутые во все стороны, а среди них свободно плавающие другие белковые тела, большие и маленькие, в виде шариков или ниточек; ты увидел бы, как в силовых полях уже существующих молекул рождаются новые, а старые распадаются, выбрасывая облака электронов, бегущих вдоль цепей, которые состоят из ферментов… А что все это значит? В электрической лампе ток идет от отрицательного полюса к положительному, а в живой клетке электроны, захваченные распадающимся телом, например, сахаром или жиром, стремятся к кислороду. Так получаются вода и углекислота. В обычной жизни мы называем этот процесс сгоранием. В лампе ток идет по металлической проволочке непрерывно, а в клетке вместо непрерывной проволочки имеется цепь белковых тел, состоящая из дыхательных ферментов. По ней движутся электроны, перебрасываемые от звена к звену. Дыхательные ферменты – это белковые кольца, собранные вокруг атома железа. Они захватывают и выбрасывают электроны по нескольку тысяч раз в секунду. Клетка работает как электрохимическое динамо, создавая разность потенциалов в двадцать – тридцать тысячных вольта. Миллионы таких клеток соединяются в слои, слои – в поля, поля – в центры и зоны, связанные между собой токами с разными частотами. Это очень сложная структура, наполненная подвижной и переменной, но стройной, как музыка, игрой токов… Вот что делается у тебя в голове, когда ты думаешь о цветах, когда видишь небо, облака… А сходство между мозгом и «Мараксом» – это сходство не строительного материала, не строения частей, а токов, и только токов.

– А «Маракс»… Он все может? – спросил один из мальчиков.

Чандрасекар улыбнулся своими черными глазами.

– Всего, конечно, не может.

– Я не то хотел сказать… Могла бы машина одна, то есть без человека, совсем одна, что-нибудь выдумать?

Чандрасекар покачал головой:

– Ты хочешь сказать, не становится ли при такой машине ненужным человек? Ни в коем случае. Разве можно сказать, что изобретение рояля сделало ненужным композитора? Машина сама ничего не может. Она только во много-много раз увеличивает наши возможности, открывает нам пути к решению задач, которые раньше заводили нас в такие математические дебри, что приходилось тратить на это человеческую жизнь. К тому же нельзя сказать, что машина «умнее» человека. Правда, знаний у нее больше, чем у каждого из нас, но помните, что органы памяти у нас, по существу, не только в мозгу, но и в библиотеках, на фотоснимках, в коллекциях, документах… Машина не умнее человека, она только гораздо быстрее его. Но, несмотря на это, она сильно уступает живому мозгу. В чем? Постараюсь объяснить вам.

Если какая-нибудь, даже самая трудная, задача вообще имеет решение, то, очевидно, можно построить и мощную мыслительную машину, которая сумеет ее решить. Но главный недостаток машины в том, что она может решать только заданные ей задачи. А постановка задачи – это половина работы, часто даже большая часть ее, как учит история науки. Понять принципы изобретения, скажем, паровой машины очень легко, но придумать ее было трудно. Разобраться в вакуумной лампе, индукторе Румкорфа или повторить сейчас опыты Рентгена – разве это так уж хитро? А обнаружить хотя бы икс-лучи, объяснить новые явления и открыть управляющие ими законы – вот в чем заслуга гениев и вот что способствует прогрессу всего человечества. Я уже говорил вам, что поставленная задача выводит машину из состояния равновесия, но, решив ее, «Маракс» успокаивается. Перед человеком же каждая решенная задача ставит десятки новых, и он никогда не успокаивается. Как видите, машина не умеет творчески мыслить, не может «напасть на идею». И в этом ее самый большой недостаток. Но, бросив такое обвинение, я должен сейчас же ее и защитить: она способна делать то, чего мы не умеем. Она может, например, подробно проанализировать явления, происходящие в недрах атомного котла, в куске взрывающегося вещества или внутри звезды. Как видите, такая машина не устраняет человека, а помогает ему, и это единственный путь к прогрессу.

– Профессор… а нельзя ли построить такую машину, которая бы сама изобретала?

Чандрасекар помолчал.

– Сейчас – нет. Что будет дальше… трудно сказать. Для меня ясно одно: никакая машина не может сделать человека ненужным. Когда-то, сто лет назад, люди боялись машин, думали, что машины отнимут у них работу и хлеб. Но виноваты были не машины, а плохое общественное устройство. А что касается «Маракса»… Вот что я вам скажу. Я упоминал о рояле и композиторе. Это сравнение мне кажется удачным. Подобно тому, как настоящую прекрасную музыку может извлечь из инструмента только виртуоз, так только математик может полностью использовать хотя и ограниченные, но все же очень большие возможности «Маракса». Часто, когда я ночью сижу здесь и работаю, происходит странная вещь: мне кажется, будто исчезает граница между мной и «Мараксом». Иногда я ищу ответы на заданные вопросы в собственной голове, иногда пробегаю пальцами по клавишам и читаю ответы на экранах – и не чувствую существенной разницы. И то и другое – одно и то же, собственно говоря.

Снова наступила тишина, в которой слышался только шорох токов.

– Профессор… – голосом, приглушенным почти до шепота, спросил кто-то из ребят, – это вы построили «Маракс»?

Чандрасекар поднял на него свои лучистые глаза, как бы оторвавшись от глубокого раздумья.

– Что ты сказал, мальчик? Я?.. Нет, да что ты! Инженер Солтык, кажется, сказал что-то в этом роде… Нет, я был только одним из многих. Но я помню время, когда появились первые попытки создать мыслительные машины. Началось это лет тридцать тому назад. Несколько ученых пытались построить прибор, который заменил бы слепым глаза, – прибор для чтения. Самая большая трудность заключалась в том, чтобы заставить его распознавать буквы, большие и маленькие, рукописные и печатные, – как это делают наши глаза. Когда конструкцию этого прибора удалось придумать, один из ученых показал схему знакомому физиологу, ничего не объясняя. Физиолог посмотрел и воскликнул: «Да ведь это четвертый слой нервных клеток в зрительном центре мозга!»

Таким образом появилась первая машина, подражавшая функции мозга. Правда, только одной функции, но ведь это было начало…

Среди ребят, слушавших в глубоком молчании, началось какое-то движение. Самый младший проталкивался между товарищами, пока не вынырнул у края блестящего пульта; покраснев, как свекла, и задыхаясь, он выпалил: