Игорь Ренатович выглядит моложе, бодрей. Куда-то пропала его полнота, а кожа на заострившемся лице словно бы натянулась. Одни морщины исчезли вовсе, зато другие приобрели красивую строгую форму и некий особенный, страшный и привлекательный, зеленовато-фиолетовый оттенок. С лица Славы Маева исчезла бородка, вместе с кошмарным сапфиром, а черная пара уступила место того же цвета свитеру с джинсами.

— Я гляжу, ты, Маев, засуетился. Собираешься куда?

— Да пора уж. Работа закончена, деньги уплачены.

— А ты б оставался. Торговля вроде пошла, а расти при таком продукте можно едва ли не беспредельно. Оставайся здесь, специалистом по экстремальным ситуациям, я тебе свой оклад положу.

— Я бы рад, да не бывает так, Игорь Ренатович. Консультант — он независимостью ценен. На окладе же консультант — не более чем карикатура. Поеду-ка я лучше в Москву, а к вам в отпуск, или в случае необходимости, если пригласите.

— А бороду зачем сбрил?

— Дурновкусие это все. Я тоже время от времени устаю на людей неприятное впечатление производить. Вы лучше расскажите мне, что это за безобразие у вас на столе стоит?

На директорском столе появился новый селектор. Корпус аппарат имел деревянный, и темные кнопки под кость. Производимый эффект усугубляла мрачнейшая медная инкрустация. Поверх коробки нового селектора, не то забавы ради, не то из каких-либо иных, не к ночи помянутых, побуждений, водружен был человеческий череп. Будь среди нас минимально знакомый с черепословием френолог, тут же отметил бы этот специалист принадлежность черепа в прошлом Предову Ивану. Слава Маев о френологии представление откуда-то имел и бывшего владельца черепной коробки опознал сразу.

— Я вот что еще сказать вам хотел, — продолжил Маев, понимая, что на поставленный вопрос ответа не получит. — Все обиднейшие экономические неурядицы, особенно в этой стране, происходят по причине слабой психической организации экономистов и руководителей, занимающих ключевые посты. Стремление же окружить себя частями мертвых тел трактовать можно только как признак нервной несостоятельности. А вам, глубоко вы мой уважаемый Игорь Ренатович, при вашем образовании и опыте такого рода бижутерия и вовсе не идет. Уж поверьте мне, хотя бы как консультанту.

— Зря вы так, Слава. Не стоит этому придавать такого значения. Я, наверное, просто старой подготовки человек и не умею уделять декору достаточно внимания. Если уж стоит на моем рабочем столе какой-нибудь странный предмет, то и пусть себе стоит, даже в том случае, если я его своими руками, в минуту душевной или какой другой слабости туда поместил.

— Хозяин — барин, а только мне в таких декорациях неуютно. Я уезжаю немедленно.

Маев, чуть ссутулившись, прошел насквозь длинный кабинет и вышел за дверь, постаравшись ею не хлопнуть.

Директор смотрел в окно, когда внизу появился Маев. Толпа рабочих расступилась перед ним, образовав тропинку от конторы и до самого стоящего за оградой «ситроэна». Маев шел согнувшись, однако как-то уверенно. Он находился в тех областях уверенности в себе, где она граничит не то с отчаяньем, не то с отчаянной же храбростью. Маев был уже глубоко в толпе, когда две человеческие стены вдруг сомкнулись. Не было шума, а вместо этого где-то, возможно, в мозгу у директора, раздался чавкающий всплеск. С таким звуком где-нибудь в восковых горах Проксимы Ориона принимает в себя пузырчатое озеро протоплазмы утомленного долгой охотой в лесах Тамбовской Губернии, покрытого слизью и чужой, дурно пахнущей кровью, одинокого биовульфа.

Директор отвернулся от окна и опустился в кресло перед жутким селектором. Минуты три сидел он молча и без движений, но вот в зрачках его вдруг словно бы затеплились, разгораясь постепенно, две вольтовы дуги. Тут же внутри мертвой головы, за пустыми глазницами возникла потрескивающая голубая сфера, наполнив весь кабинет слабым ароматом уютной домашней грозы. И все было бы ничего, если бы не наша уверенность, что это не просто похожий, а совершенно тот же самый шар, что светил Предову Ивану из коробки пустого телевизора на чердаке натяжного цеха.

— Так-так, — говорил шару Игорь Ренатович, щелкая костяными кнопками, — как же с тобой обращаться? Это что? Что-то вроде интернета? Ага, губы… То есть ты мне отвечаешь… Я должен формулировать запрос. Какой же такой запрос? Черепа? Где такие черепа? Бред, я же был здесь в молодости, это под Гомелем… А здесь мы с Танечкой встретились… А этот кошмар где? У Тани внутри?…Это мое лицо? А шрамы откуда? Это даже не шрамы, это буквы… Я по-таковски не читаю. Так, правильно, перевод.

Ирина Егоровна, секретарь Игоря Ренатовича с шестьдесят третьего года, и Марья Антоновна, бывший вахтер, а ныне специалист по связям с общественностью, пили чай в кабинете главного инженера, ныне пустующем. Из динамика звучал голос Игоря Ренатовича, его монолог, обращенный к светящейся сфере.

— Как вы думаете, Ириша, может, нам врачей вызвать? — Марья Антоновна отхлебнула из чашки.

— Что вы, Машенька, Игорь величайшей внутренней силы человек, кроме того, он человек огромной душевной практичности. Пусть пока посидит, побредит, ведь, кроме нас, не слышит никто почти. Он скоро поймет, что даром силы тратит, и новую игрушку себе найдет.

— Дай-то Бог… — вздохнула Марья Антоновна.

Ирина Егоровна поглядела при этих словах на новую свою подругу чуть исподлобья и с какой-то особенной, не то саркастической, не то просто горькой улыбкой.

ЭНТОМОЛОГИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Журчалки (Sirphidae). Представитель Журчалка продолговатая (Baccha elongata). Лицо ровное, без срединного выступа или бугорка у края рта. Третий членик усиков округлый, коротковатый. Лоб самки с тремя-четырьмя парами глубоких поперечных бороздок. Черная, ноги черные, колени желтые, два полулунных пятна на втором кольце сверху. Места обитания: тенистые участки леса, прибрежная зона.

Характерная особенность вида — так наз. двойное спаривание. После оплодотворения самка откладывает личинки в брюшную полость самца, где они проходят первичное питание и зимуют. Женские особи выходят через анальное отверстие самца на стадии личинки, мужские после гибели самца, в стадии имаго. После второго спаривания самец теряет ноги и усики, образуя так наз. ложную куколку. После выхода женских особей теряет головогрудь, и вплоть до выхода мужских особей у него функционирует лишь пищеварительный отдел.

ЖУРЧАЛКА

Началось это с того, что Ва, хитрый до наивности, оказался по колено в гречневой каше. Он стал вдруг уменьшаться, как снег. Чтобы не скрыться под столом, оперся на его крышку. Сделал с поразительной легкостью стойку на руках: ведь сила у него осталась та же, даром что тело провалилось вовнутрь себя. Потом решил взлететь, раз уж все так хорошо началось, сильно оттолкнулся руками, взмыл — и приземлился ногами в блюдо, в горячую липкую кашу, но не обжегся: ведь чувства у него остались те же, чего нельзя сказать о фигуре.