– И зачем вам все это надо, господин Серегин? – после некоторого молчания вымолвил Франц Конрад фон Хётцендорф. – Мне трудно себе представить, чтобы кто-то мог отказаться от окончательной победы, удовольствовавшись промежуточным результатом.

– Если бы я сейчас готовился отражать неспровоцированное вторжение двунадесяти языков на Россию, то так бы оно и было, – постепенно распаляясь, начал говорить Серегин, и с каждым словом голос его звучал все громче, а отдаленные погромыхивания в нем – все сильнее. – Окончательная победа, вражьи зубы, вбитые в глотку, и объединенная армия – моя и местной России, – врываются в пылающую вражескую столицу. Но здесь я занимаюсь совсем другим делом – распутываю хитрую интригу французских авантюристов и пытаюсь минимизировать последствия всеобщего безумия, а также избежать худшего. Все прочие цели могут быть важны лично для меня, как для русского офицера, но для исполнения главной задачи младшего архангела они второстепенны.

По мере того, как Артанский князь говорил, у него, как в других подобных случаях, стали проявляться нимб, светящиеся крылья и призрачный чешуйчатый панцирь – так что его собеседники взирали на него со страхом и изумлением. Но вот он закончил свою речь, и по мере того, как остывал эмоциональный накал, признаки архангельского достоинства бледнели, истаивая в ярком свете дня.

– А теперь, – сказал Серегин, указывая на приближающийся флаер, – когда края политического бассейна очерчены, и вы удостоверились, что я не блефую и не преувеличиваю, давайте совершим небольшую экскурсию по «Неумолимому». Вы должны представлять себе пределы Божьего Гнева, который я могу обрушить на ваши головы в случае непослушания. И как только мы с этим закончим, я отправлю вас домой. А то одного блудного эрцгерцога, в халате и тапочках исчезнувшего прямо из спальни, наверное, уже ждет дома жена, чтобы закатить грандиозный скандал.

Часть 50

Громыхая всеми сочлениями и лязгая колесами по стыкам рельс, история в 1914 году приближалась к роковому рубежу, делящему тот мир на ДО и ПОСЛЕ. Ультиматум, даже несколько более жесткий, чем в нашей истории, предъявлен – и теперь король Петр, шустрый, будто сперматозоид, вместе со своим новым премьером тянут время в дипломатических отписках и отмазках, проводят мобилизацию армии, а всех прочих мужчин, от шестнадцати до шестидесяти, вооружают и сводят в отряды территориальной обороны. В случае если австрийцы все же прорвутся на территорию Сербии, эти отряды станут тут очагами партизанского движения.

Запасы оружия для этой операции частично изымались со складов сербской армии, частично поступали из уже наступившего в мире царя Михаила 1905 года. Так, например, в Дании 1905 года через хороших знакомых императрицы Марии Федоровны была заказана тысяча ручных пулеметов Мадсена под патрон от винтовки Маузера с остроконечной пулей, только-только вошедшей там в моду. Двести единиц мы уже получили, и еще столько же получим в ближайший месяц. Собственно, европейской оружейной промышленности начала двадцатого века не проблема изготавливать и супермосины под тот же германский патрон и пулеметы его же имени, только у меня имеется сомнение, стоит ли дарить вероятному противнику тамошней России такие ништяки.

Поневоле задумаешься о необходимости завести себе промышленный эксклав где-нибудь здесь, совсем рядом, чтобы клепать для моей армии всю необходимую технику и оборудование, за исключением электроники и интеллектроники, с которыми прекрасно справятся мастерские «Неумолимого». А промышленный эксклав с серьезным потенциалом – это, простите, только Германия, ибо компактную и удобную Чехию я обещал оставить милейшему Францу Фердинанду. И хоть я пока не знаю, как подступиться к этой задаче, мысль о контроле над Вторым Рейхом овладевает мною все сильнее и сильнее. Возможно, это не только рациональное желание, но и устремления всех моих Верных германских кровей, желающих, чтобы их соплеменники служили самому лучшему военному вождю, какой только есть в обитаемых мирах, то есть мне. Последнее утверждение – это не мое самомнение, а мироощущение моего адъютанта Гретхен де Мезьер, командира дивизии в армии Велизария Вернера фон Буксдевена и других чистокровных тевтонов моей армии.

И даже товарищ Бергман, в значительной степени лишенная национальных предрассудков, ощущает то же самое. Для нее моя власть над Германией этого мира означает ее спасение от скверны нацизма, хотя все прочие не вдаются в такие тонкости. Победив херра Тойфеля, я предоставил тевтонам выбор: жить своим умом или пойти ко мне на службу, – что они и проделали со всем пылом, присущим сумрачному тевтонскому гению. Если бы товарищ Сталин в сорок пятом году сделал Германию еще одной советской республикой, то не было бы потом в мире Державы сильней, чем Советский Союз. А так, шо маемо, как говорят хохлы, то маемо.

Одновременно с подготовкой к войне шло следствие по делу «Черной руки». И вот, когда товарищ Бергман доложила мне, что основные фигуранты выскоблены дочиста, для проведения судебной процедуры я пригласил в свои владения короля Петра, а королевич Джоржи и так безвылазно находился в моих владениях, тренируя своих безбашенных башибузуков. Принцессу Елену, счастливо пребывающую в России замужем за большим ребенком, князем императорской крови Иоанном Константиновичем, мы беспокоить не стали. Ибо незачем. Неженское это дело – судить своего брата и приговаривать его к смерти или изгнанию.

И вот в моем кабинете собрался судебный ареопаг. Со стороны Караджоржевичей – король Петр и его старший сын Джоржи. С моей стороны – я сам, оба моих юных адъютанта, Кобра, отец Александр, Птица в качестве адвоката и товарищ Бергман, исполняющая роль обвинителя. Судим мы верхушку организации: принца Александра, полковников Димитриевича, Лазича, Иовановича и Миловановича, майоров Танкосича и Васича. В составе банды еще несколько гражданских, но их дело будет рассматриваться позже; сейчас мы судим тех, кто давал своей стране присягу и изменил ей самым неприкрытым образом. Обвинение – государственная измена, узурпация трона и разжигание ненужной Сербии войны с противником, который может полностью уничтожить сербское государство.

Кража Македонии из-под носа болгар, пока вся их армия пыталась штурмовать Константинополь, тоже на совести этих людей. В настоящий момент народ на тех землях осознает себя скорее болгарами, чем сербами или отдельным народом, а потому желает воссоединения с Болгарским царством. Столкнувшись с глухим нежеланием местного населения считать себя сербами, сидящие передо мной великосербские шовинисты рассвирепели и приступили к репрессиям, истребляя даже молчаливое сопротивление людей, желающих во что бы то ни стало оставаться самими собой. Такое я попустить никак не могу, а потому начинаю свирепеть.

С моей точки зрения, эта история пахнет даже гаже, дела с Францем Фердинандом. Прежде, в прошлой жизни, я и не догадывался, что сербские власти вели себя на землях Македонии как нацисты и оккупанты. Не