Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ой, она все ест! – обрадовалась девушка. – Мы сами пельмени едим, и она ест, чипсы любит, даже кока-колу пьет!
– Надо же, какое счастье! – снова заворчала Машка. – Еще и желудок животному сорвали!
– В общем, ситуация понятная, – проговорила Катя. – Оставить вы ее себе не можете, лечить тоже не хотите. А ее уже надо лечить. Погибнет обезьяна.
– Так мы ее вам и привезли, чтобы она не погибла!
– Хорошо, мы ее заберем, – поджала губы Катерина. – Но! Если я узнаю, что вы еще кого-то взяли, вас будут судить. За жестокое отношение к животным. Статья такая есть, ясно?.. Погодите, подержите ее, я ей шлейку сделаю.
Катя сняла с животного всю яркую, в блестках, одежду, потом обвязала туловище крест накрест марлей и оставила длинный конец, получилось нечто напоминавшее шлейку.
– Все, теперь можете быть свободны, – отпустила она молодых.
Те выскочили из кабинета с явным облегчением.
– Ну ты подумай! Взрослая кобылица, а подавай ей игрушку! – возмущалась Катерина.
– Да еще и не простую, а живую… – поддержала Маша. – Ну и куда ее теперь девать?
– Возьми себе. Вместо Ромчика. От нее вреда меньше.
– Слушай! – вдруг вспомнила Маша. – А помнишь, наш директор хотел обезьяну другу подарить? Может, ему сбагрим?
– Помню, – кивнула Катя. – Только этому другу уже подарили однажды живого медвежонка. С севера откуда-то привезли. А потом медвежонок подрос, и его застрелили. Потому что хозяин, видите ли, испугался.
– Точно. А при жизни как он его содержал? Клетка пятьдесят на пятьдесят… И чего делать?
Машка крякнула и полезла в карман за телефоном:
– Что, Кать, я звоню в Роев Ручей? Все же у них там зоопарк, может быть, примут.
– Звони, только… Кто ее повезет? Опять я?
– У меня машины нет, значит – ты.
– У меня тоже нет.
– У тебя целая куча мужика, у которого есть машина, – напомнила Машка.
– Прекрати называть его кучей! – строго одернула ее Катя. – Это… хороший, добрый человек, который всегда приходит на помощь!
– Еще бы! – скривилась Машка. – Он же от тебя просто без ума! А ты…
В это самое время запиликал телефон у Кати. Будто подслушав разговор дам, позвонил Заревский.
– Катя, я… – начал он, но договорить не успел.
Его тут же перебила Катя:
– Игорь! Как здорово, что ты позвонил! А мы тут как раз про тебя говорили. И-игорь, ты нам так нужен, ну прямо сильно-сильно!
– Еду, – отозвался Игорь и выключил телефон.
– Сейчас подъедет, – повернулась к Машке Катя. – Я же говорю – прекрасный человек.
Машка только фыркнула.
Обезьяна теперь сидела на Катином столе, привязанная марлей за батарею, и вид у нее был грустный и безнадежный.
– Ничего, Жозефина, – подмигнула ей Катя. – Знаешь, сколько там обезьянок? Тебе не будет скучно. Сейчас я немного доработаю, а тетя Маша нам клетку подыщет. Маш, посмотри, у нас там клеток нигде нет?
В это время вошел Заревский. Катя заметила, что он никогда не задерживается: если говорил «еду», то, видимо, тут же и ехал. Безо всяких проволочек.
– Ого! А у вас здесь интересно, – качнул он головой, потом подошел к Кате: – Что-то случилось?
– Привет, – поздоровалась Катя, серьезно хмуря брови. – Мы к тебе опять за помощью.
Она понимала, что бессовестно использует этого добряка. Но… ей отчего-то вдруг захотелось еще раз с ним встретиться. Она даже самой себе боялась признаться, что постепенно эти встречи стали ей нужны. Она уже не видела его килограммов, ей просто было легко с ним, он не боялся ее хмурого вида, не пугался ее взгляда, спокойно относился к ее суровому тону… и тон становился мягче, глаза добрее… Катя даже не осознавала, что с ним ей не от кого защищаться. И от этого она становилась простой, смешливой и… да, даже молодой женщиной! Она ведь и в самом деле еще совсем не старая! Ну и… в конце концов, она же не для себя просит!
А он смотрел на нее открытыми детскими глазами и ждал любого приказания. Нет, нельзя мужчине быть таким. Но именно такого ей не хватало все эти годы. Да…
– Оставили ее, – кивнула на Жозефину Катя, чтобы хоть как-то сгладить совсем уж затянувшуюся паузу. – Наигрались и…
– Блин, терпеть таких не могу, – скрипнул зубами Заревский. – Это же не игрушки! Они же понимают все. Ну, то есть, конечно, не все. Не понимают, за что их выбросили!
– Вот-вот, – закивала Машка. – Чижик сегодня Кате то же самое сказал. Его хозяин бросил, а Катька еще этого хозяина защищает!
Катя вспыхнула:
– Никого хозяин не бросал! Просто… Чижику у меня лучше. А хозяин… спасибо ему, что не стал артачиться и проявлять никому не нужную спесь!.. Хотя… Сидоревский очень приятный мужчина. У него и спеси никакой нет.
Зачем она, спрашивается, врет? К тому же Роджер вовсе не нуждается в том, чтобы она его выгораживала – да и перед кем?
– А еще он дивно поет, – ехидно пояснил Машке Игорь.
– Да! Еще поет! – кивнула Катя и тихонько запела. – «Я буду считать твои волосинки, я буду затылок губами ласка-а-ать».
– «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая», – вдруг сочным, красивым голосом пропел Заревский Машке.
Та засмущалась, хотела подхватить, но только сипло каркнула – от неожиданного волнения вокальные данные Машку покинули.
От этого карканья обезьяна начала волноваться, подпрыгивать, скакать со стола на пол и обратно.
– Гражданин Заревский, вы в зоопарк не хотите? – вдруг спросила Машка.
– Спасибо, – вежливо улыбнулся тот. – Постараюсь выжить на воле.
– Игорь, не старайся, не отделаешься – быстро заговорила Катя. – Нам надо везти Жозефину в зоопарк. Собирайся.
И опять Заревский подчинился беспрекословно. Только улыбнулся в ответ и потянулся к обезьяне. Ему было все равно, кого тащить: здоровенного зубастого пса или хрупкую Жозефину. Катя остановила его.
– Я сама. Иди в машину.
Глава 6
Они ехали уже за городом, на заднем сиденье Жозефина пыталась прыгать вместе с клеткой. При этом она издавала такие звуки, будто хотела докричаться до своей исторической родины.
– Не утрируй, – говорила ей Катя, придерживая клетку. – Не так и больно. Мы тебя просто обработали от блох, а это безболезненно. А как ты хотела? Поедешь в свет, там столько зверей, и что? Будешь своими паразитами хвастаться?
– Катя, ты настоящий Айболит, – с восхищением посматривал на нее Заревский. – Я тоже хочу стать Жозефиной.
– Игорь… теперь уже ничего не исправить, – вздохнула Катя. – Ты родился человеком. Но сделал из себя… кхм… какого-то толстяка.