Получив известия из Онфлёра, Дана вспомнила Джонатана, вспомнила, как мечтала прожить с ним всю жизнь. Она все свои мечты принимала слишком близко к сердцу. Чтобы забыть и о Джонатане, и о жестяной коробке, придя домой, Дана взяла Элли и вышла на лодке в море. А когда они вернулись, на крыльце лежал сверток в коричневой бумаге. Элли пошла в дом выпить лимонаду, а Дана развернула сверток.

И сердце радостно забилось. Там оказались королевский пурпур и еще множество красок, пакет с кистями и двадцать листов сусального золота. Была и записка: «Дана, все остальное найдешь в гараже. Целую, Сэм».

Дана расплылась в улыбке и пошла к гаражу, где обнаружила несколько сосновых планок, рулон холста, банку грунтовки и мешочек с гвоздями. А рядом лежал новенький молоток, перевязанный алым бантом. Догадаться было нетрудно: Сэм хотел, чтобы она натянула холст.

И Дана взялась за дело: стала сбивать раму. Жестяная коробка лежала там, где она ее оставила.

Но Дана все-таки в нее заглянула. Пять тысяч долларов были на месте. Она продолжала работать: натянула холст, загрунтовала его. В душе бушевали эмоции. Все, что она не нарисовала за прошлый год, рвалось наружу: сомнения, страхи, боль, горе, любовь к Лили, обида на Джонатана.

Пока грунт подсыхал, она пошла проверить девочек. Элли читала, а Куинн куда-то исчезла. Дана взяла бинокль и увидела, что девочка сидит на камне и глядит на море.

Чтобы удостовериться, что он действует правильно, Сэм с палубы своей яхты позвонил брату на сотовый.

— Тревор! — сурово рявкнул Джо.

— Очень мило, — сказал Сэм. — Тебе звонят сказать «привет», а ты лаешь в трубку.

— Ты знаешь, который здесь час?

— Я даже не знаю, где ты.

— На борту «Метеора», неподалеку от Мадагаскара.

— Когда домой возвращаешься?

— В октябре. Ты за этим позвонил? Соскучился по старшему братцу?

— Размечтался! — хмыкнул Сэм. — Звоню потому, что нужен совет опытного проныры.

— Проныры?

— Ну да. Ты же у нас знаток канцелярской волокиты, через которую приходится проходить, чтобы тебя пропустили к месту кораблекрушения. Ну что там — местные власти, госучреждения, пропуска. Как ты получаешь то, что нужно?

— Слушай, Сэм. Здесь глубокая ночь. Говори конкретнее.

Сэм рассказал ему все: что яхта Грейсонов затонула, дочка боится, что это был не просто несчастный случай, обнаружилась какая-то коробка с деньгами.

— Похоже, дело серьезное, — сказал Джо. — Майк занимался недвижимостью, да? Может, какой-нибудь тип дал ему взятку, чтобы тот строил дом для престарелых на его земле? Такое случается сплошь и рядом. Но у меня другой вопрос. Ты рассказал мне сюжет, перечислил действующих лиц. Только одно утаил. Так кто же она?

— Кто?

— Тетя. Кто она?

— Моя старинная знакомая. Я просто хочу ей помочь.

— А это не та самая таинственная женщина?

— Заткнись!

— Девушка, за которой ты ездил в Виноградники. Это она?

Сэм не стал отвечать. От уставился на листок бумаги, где был записан номер телефона «Сан-Центра» в Цинциннати.

Прошло несколько дней, и все изменилось. Куинн не знала, что происходит. Постоянно звонил Сэм и подолгу беседовал с тетей Даной. Или же оставлял странные сообщения на автоответчике, например, такое: «Я звонил нашему приятелю из Огайо; он обещал перезвонить сегодня днем. Пока что никто красных флажков не поднимал».

Куинн раздирало любопытство. Пожалуй, самым странным было то, что тетя поставила мольберт в гараже — места мрачнее и темнее не придумаешь. Все в паутине, а если дверь закрыть, то света вообще никакого. Тетя разложила на столе кисти и краски, но писать пока что не начала.

Куинн спустилась с холма — передать последнее сообщение Сэма — и увидела, что тетя стоит перед пустым холстом.

— А что такое «красный флажок»? — спросила Куинн.

— Штормовое предупреждение, — ответила Дана. — Почему тебя это интересует?

— Сэм сказал, что пока красных флажков никто не поднимал.

— Наверное, он хотел сказать, что дела идут неплохо. Море спокойное, — сказала тетя, не сводя глаз с холста.

— А чем он занимается? Почему не приезжает?

— Он занят, радость моя.

Куинн раздраженно вздохнула.

— А Сэм скоро к нам приедет? Он же обещал на меня поработать.

— Свое обещание он наверняка сдержит.

Тетя Дана шагнула к мольберту, провела пальцем линию по холсту, отступила назад. Куинн подошла поближе. Холст был совершенно чистым. Кисточка у тети в руке — сухая. Куинн грустно обняла тетю за плечи.

— Спасибо, родная, — сказала тетя Дана.

— Что с тобой?

— Ничего. Все в порядке.

— Тебе не нравится работать в гараже, да? Было бы тут света побольше. А твоя мастерская во Франции тоже такая темная?

— Нет, у меня большое окно на север.

Куинн деловито прошлась по гаражу. Так папа ходил, осматривая место будущего строительства.

— Вот здесь нужно окно, — заявила она. — Там север, да?

— Да, — кивнула тетя.

Тут тетя вздохнула и отложила кисть. По выражению ее лица Куинн догадалась, что предстоит серьезный разговор.

— Давай пойдем на свет, — предложила тетя.

Выйдя из гаража, обе зажмурились на солнце и прислонились к стене.

— Ну, в чем дело? — спросила Куинн.

— Помнишь про послезавтра?

Куинн зажала уши.

— Не надо! Я помню. Тринадцатое июля. Годовщина.

— Я подумала, надо кое-что сделать. В память о твоих родителях. Мы всегда ходили в годовщину смерти папы к нему на могилу. Бабушка собирала букет из нашего сада. Мы приходили на кладбище, читали ему стихотворение и клали на надгробье цветы.

— У моих родителей надгробия нет!

— Знаю, — тихо сказала тетя. — И это еще одна проблема.

— Не нужно им никакого надгробия!

— Куинн, а как же Элли? Помнишь, она говорила, что хотела бы отнести маме букет цветов. Только положить их некуда.

— Нет!!!

— Они любили море, — сказала тетя Дана. — Можно развеять их прах над проливом или где ты захочешь. И в их память поставить камень в саду.

— Ты говорила, что поможешь мне! — крикнула Куинн. — И вовсе ты не помогаешь! Хочешь только, чтобы я поскорее все забыла!

Куинн бросилась по тропинке к тому единственному месту, где она чувствовала себя спокойно. Подарки, которые она оставляла, наутро всегда исчезали — их будто кто-то забирал. А это что-нибудь да значит.