Пошла разматываться под колесами отличное гладкое как кованая сталь шоссе. По обочинам — какие-то здания, фруктовые и оливковые сады. Везде — ощущение достатка и богатства, следов войны нет совсем — хотя война здесь была всего несколько лет назад. Отличные, многоуровневые дорожные развязки. Среди машин — много советских, грузовики так большинство советские — хотя встречаются всякие. Машины в основном белые, но оно и понятно — жара, солнце.

Возможно, Марина того и не хотела, просто хотела помочь парню, вступившему за нее в самолете — но остальные стюардессы более старшие и опытные — поняли все правильно. Они с мариной оказались на соседних сидениях, а стюардессы стараясь на них не смотреть, балагурили о чем то о своем…

— Вы москвич? — вдруг спросила Марина.

— Москвич…

— Странно… не похожи?

— А на кого я похож? — с неожиданной злостью в голосе спросил Николай.

Он уже знал все это. Интернационалисты — в мирных советских городах успехом не пользовались. Если какая-то девушка и рисковала завести отношения — родители были категорически против, шипели — вот смотри, этот интернационалист как-нибудь ночью всю семью вырежет. Афганистан многих сломал… многое выявил в больном, безусловно больном советском обществе. И если отцы, возвращались с Великой Отечественной находили свою судьбу даже без рук без ног, то вернувшиеся из Афгана пацаны находили где страх, а где хамство. Я тебя туда не посылал, мать твою!

Вот и шли они — по жизни. Кто спивался, кто садился. А кто — как Николай — нес войну на другую землю, нес ее в себе…

— Ну… — Марина растерялась от звеневшей в голосе злости — ты как будто с юга…

Николай скосил взгляд на нее, увидел просто красивую девушку. Такую красивую, какой у него и не было никогда…

— Извини… — сказал он — но я и в самом деле москвич. Просто я… оттуда, в общем. Как говорят — из-за речки. Понимаешь?

Теперь — как-то странно посмотрела на него Марина. РАФик уже въезжал в Дамаск, по обочинам мелькали заборы дорогих домов, они пролетали одну развязку за другой, не снижая скорости…

— Понимаю… — сказала она — а где ты учился?

Николай назвал школу.

— Правда? А я в соседней… — школу назвала она.

И они…. как то разом оттаяли оба, не сговариваясь — заговорили о своем, о том, о чем могут говорить парень с девушкой, из одного большого города, из одного района вдали от дома. Они вспоминали кинотеатр у них в районе, упомянули танцы и еще что-то. И почти не заметили — как РАФик остановился у отеля, в котором Аэрофлот постоянно держал номера для экипажей на пересменке…

— Ну? — сказали они одновременно, когда вылезли из машины и посмотрели друг на друга.

Неловкое молчание. Николай не знал, что говорить и что делать — в центре Дамаска, чужого города и чужой страны — и точно так же, не знала что делать она.

— Я тебе спасибо не сказала… — прервала молчание Марина.

И поцеловала его. По детски в щеку. А потом — подняла сумку и пошла к отелю. А он — остался стоять, как последний дурак…

Как последний дурак…

* * *

Здание аппарата Главного военного советника в Сирии находилось в большой белой вилле, расположенной в конце улицы Аль-Джаля, он стоит ближе к горе Касьюн на возвышенности и окружен забором. Вилла такая большая, что это едва ли не дворец — и здесь расположены далеко не все службы. В стране находилось до десяти тысяч советских военных советников и технических специалистов обеспечивающих эксплуатацию, обучение экипажей и расчетов, ремонт советской военной техники, покупателем которой Сирия была. Война восемьдесят второго года, закончившаяся поражением Израиля в Ливане[26] убедила сирийских военных в превосходстве советской военной техники и теперь — Сирия была едва ли не самым надежным советским оплотом на Ближнем Востоке…

От гостиницы — Николай взял такси. Первый же таксист — довольно сносно владел русским языком. Как потом оказалось — русский здесь учили в школах.

Просто так — пройти в здание ГВС не удалось. На воротах стоял проверяющий, в нелепом здесь черном костюме — двойке, но с автоматом АКМС, он долго проверял документы Николая, но отказывался пустить его внутрь, подозревая в чем-то нехорошем. Потом Николай узнал, в чем проблема. Советских специалистов, отправляя за границу, обряжали в одинаковые гэдеэровские костюмы, купленные оптом, иногда даже одинакового цвета — чем облегчали работу сотрудникам ЦРУ. На этом фоне Николай с его «фирменной джинсой», купленной у спекулянтов еще до армии — и впрямь выглядел иностранным шпионом, который зачем то пытается проникнуть в здание аппарата ГВС. Потеряв терпение, Николай нецензурно обложил бдительного стража ворот — и это послужило последним доказательством — свой. В языковых школах в США — мату не учат.

Страж ворот позвонил куда-то, пришлось прождать еще десять минут. Потом — вниз, к воротам спустился невысокий, худощавый человек лет сорока в штатском, довольно приличном костюме. Он взял синий паспорт Николая, пролистал, присвистнул.

— Ты откуда, парень?

— На такси приехал! — зло огрызнулся Николай. Он был зол, голоден, он устал и еще ему казалось, что он только что что-то упустил. Поэтому — настроение у него было премерзким…

— Вот ё-мое…

— Ты давай, пусти меня, дядя… пока сам не зашел.

— Да ты не выступай… — устало сказал охранник — сейчас позвоню, пришлют за тобой, кого надо, там и разбирайтесь. Мне оно больно надо, на себя ответственность брать. Может ты террорист какой, либо там кто…

И тут — я вас туда не посылал. Гады…

Охранник пошел звонить, а Николай так и остался переминаться у забора. Через минут пятнадцать — спустившийся низенький полковник[27] пригласил его следовать за ним.

Вещи у него так и не досмотрели. Они поднялись на второй этаж, было чисто, работали кондиционеры, хотя обстановка была бедненькой. Как потом узнал Николай — чисто было оттого, что мыли жены офицеров, за места уборщиц, подавальщиц, поварих шла настоящая драка, потому что за них тоже полагались чеки, а работать на сирийцев было нельзя.

Кабинет был небольшой, какой-то странной формы, угловой. Стол, стулья, сейф, портрет Соломенцева, вся такая парафеналия. Кондиционер громогласно жаловался на свою судьбу, но все же наполнял помещение какой-никакой прохладой…