предопределен стать владыкой самим Небом (Всевышним Тэнгри. — А. М.)…

Церемония возведения Тэмужина на ханский престол улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы), на которой он был титулован Чингисханом. Миниатюра из «Сборника летописей» Рашид ад-дина. XV в.

Другие же, к которым, по-видимому, принадлежал Алтан, сын Хутула-хана, остановились на Тэмужине потому, что он казался им наименее опасным для них самих; они надеялись, что Тэмужин будет послушным орудием в их руках, потому что среди них были лица более знатного происхождения, чем сын Есухэй-батора»[281].

Тем не менее обращает на себя внимание перечисление в конце процитированной клятвенной речи[282] серьезных мер наказания за нарушение принятых обязательств: невыполнение указов и распоряжений хана в военное и мирное время[283].

И хотя подобные договоренности осуществлялись по-прежнему в рамках монгольского обычного права, это, несомненно, свидетельствует об определенном развитии регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы): «продолжает развиваться, приобретая новый уровень, система запретов, дозволений и позитивных обязываний, (среди которых. — А. М.) позитивное обязывание занимает все больший и больший объем»[284].

И это отнюдь неслучайно. Первостепенная задача, которую Чингисхану предстояло решить в воссозданном им улусе «Хамаг Монгол» (Все Монголы), заключалась в том, чтобы покончить «с необузданным произволом и безграничным своеволием» тех, кто ему подчинился, и водворить закон, порядок, мир и согласие в «улусе войлочностенном», среди постоянно враждовавших между собой монголоязычных родов и племен.

Вот какую характеристику дал монгольскому обществу той эпохи один из сподвижников Чингисхана, тысяцкий Хухучос, который вспомнил о этих жестоких междоусобных схватках:

«Над землей многозвездное небо

вне законов и правил кружилось,

Многотемная рать в поле бранном

с ратью столь же великою билась.

Возвращались с богатым полоном,

пригоняли коней, что в теле.

Не один из нас, многих тысяч,

месяцами не спал в постели.

Вся земля, как и небо над нею,

беспорядочно так же кружилась;

Все и вся на ней слепо боролось,

в жарких схватках сражалось и билось.

Сколь жестокими были сраженья!

И телам ратоборцев усталым

Долго не было отдохновенья,

сна спокойного под одеялом.

Для сомнений мы и для раздумий

не имели ни сил, ни часа,

Ибо время борьбе отдавали,

отдавали силы боям.

Мы вперед и вперед стремились,

отступать приходилось не часто,

И понятья «покой» или «счастье»

незнакомыми были нам»[285].

«Тэмужин по своему собственному опыту знал, как легко в среде кочевников, в степях и горах устраивать неожиданные наезды и набеги; он хорошо понимал, что должен прежде всего озаботиться, чтобы у него было безопасное пристанище, известный, хотя бы кочевой, центр, который мог стать связующим местом, крепостью для его нарождающейся кочевой державы»[286].

В этих условиях вновь избранный хан улуса «Хамаг Монгол» (Все Монголы) первым делом занялся формированием регулярного войска и служб тыла, созданием личной охраны, обустройством ставки.

Обязанности по реализации соответствующего повеления Чингисхана были распределены среди его первых сподвижников и людей, которые примкнули к нему к этому времени, отойдя от Жамухи:

«Чингисхан повелел младшему сородичу Борчу — Угэлэ чэрби, а также Хачигун тохуруну и братьям Жэтэю и Доголху чэрби носить колчаны его[287].

А так как Унгур, Суйхэту чэрби и Хадан далдурхан молвили, что «С едою по утрам — не запоздают, с дневной едою — нет, не оплошают», — поставлены они были кравчими.

Дэгэй же сказал:

«Отары твоих разномастных овец

Я стану пасти лишь по северным склонам.

Так будет ухожен, умножен твой скот,

Что шириться станут хашаны-загоны!

Я каждое утро — не зря говорю! —

Барашка зарежу тебе и сварю.

За это уж ты, Тэмужин, не жалей

Рубца для утробы моей ненасытной,

Да разве прибавишь от ханских щедрот

Когда-никогда хошного[288] аппетитный».

И потому поставлен был он пасти стадо Чингисхана. И сказал младший брат Дэгэя Хучугэр:

«Постараюсь, чтоб в спешке

Менять никогда не пришлось

Ни тяжей и ни чек,

Что скрепляют оглобли и ось

На повозке твоей.

Обещаю, что целыми будут постромки,

У телеги твоей.

Буду мастером я тележным,

Исполнительным и прилежным».

И был поставлен он тележником при ставке Чингисхана.

Все домочадцы — жены, дети[289], а также ханская прислуга — Додаю чэрби подчинялись.

И, назначив Хубилая, Чилгудэя и Харахай тохуруна меченосцами под водительством Хасара[290], Чингисхан молвил:

«Тому, кто на нас нападать посмеет,

Живо снимайте головы с шеи.

А этот надменен и чем-то кичится? —

Руби не по шее — руби по ключицу».

Бэлгудэю и Харалдай тохуруну велено было:

«Табунщиками стать,

Пасти отобранных для войска

Меринов табун».

Тайчудов — Хуту, Моричи и Мулхалху — назначил Чингисхан конюшими при прочих табунах.

Чингисхан повелел Архай хасару, Тахаю, Сухэхэю, Чахур хану:

«Знать все, что деется в родных пределах,

Гонцами быть в сношеньях запредельных»[291].

И приступил к Чингисхану Субэдэй-батор и клятвенно пообещал:

«Как полевая мышь, заботлив,

Все сохраню, чем ты владеешь;

Как ворон, от чужого глаза

Твою добычу сберегу.

Я войлочной попоной стану,

Твоим щитом, твоей накидкой,

Решеткой в юрте стану частой,

Что преграждает вход врагу».

И сказал Чингисхан, обратясь к нукерам Борчу и Зэлмэ:

«Кроме собственной тени моей,

Не было у меня друзей —

Вы стали моими друзьями.

Кроме кобылы моей хвоста,

Не было у меня хлыста —

Вы стали моими хлыстами.

Печаль мою вы развеяли,

Душу мою успокоили —

Доверье царит между нами.

Вы стали первыми нукерами моими,

И да поставлены вы будете над всеми!»

Обратясь ко всем, кто отделился от Жамухи и последовал за ним, Чингисхан сказал: «Удостоившемуся силы и покровительства Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли, ко мне вы отошли от анды Жамухи, желая дружество крепить, душою искреннею вы ко мне стремились. Вы, первые мои нукеры, более других должны быть у