Но пока по отношению к словам, до которых реклэйминг не добрался (а таких – подавляющее большинство) действует единственное корректное правило: то, что позволяют себе говорить люди сами про себя, не может быть использовано для называния их третьими лицами. Даже если сам человек не против. Даже если мы ласково.

Некоторые выражения в языке появляются в целях политкорректности, но из-за своей неточности, расплывчатости, а иногда и неграмотности устаревают или становятся ненужными и неясными эвфемизмами. Люди настолько боятся рака, что говорят «у него онкология», считая, что это звучит мягче. Но онкология – область медицины, занимающаяся изучением рака, а не диагноз. Поэтому фраза «у него онкология» звучит так же неграмотно, как сказать «у него офтальмология» про человека с плохим зрением или «у нее стоматология» про человека, у которого заболел зуб.

Сюда же относится словосочетание «лицо кавказской национальности». Придуманное в свое время, чтобы обобщенно и корректно называть людей из республик Северного Кавказа и Закавказья, оно по своей сути бессмысленно, потому что никакой «кавказской национальности» не существует. В свое время в СССР было выражение «лицо еврейской национальности», которое было изобретено, чтобы смягчить слово «еврей», имевшее негативную окраску из-за антисемитизма, – но и оно отмерло. Что касается национальности, лучше просто называть ее, если вы ее знаете и если это вообще уместно.

Эвфемизмов в русском языке существует великое множество, и хотя они изначально призваны смягчать неудобные и жесткие слова, часто только вредят языку и мешают ясности. «Солнечные дети» вместо «дети с синдромом Дауна» звучит неясно и отдает позитивной дискриминацией. Говоря так, мы как бы отказываем ребенку с синдромом Дауна в его человеческой составляющей – он не может быть капризным, недовольным, грустным, никаким другим – только «солнечным». Не говоря про то, что это просто непонятно, и для того, кто не знаком с этим эпитетом, ничего не говорит о диагнозе. То же самое относится к «хрупким людям» (с диагнозом «несовершенный остеогенез»), «детям-бабочкам» (дети с буллёзным эпидермолизом) или «детям-ангелам» (дети с ДЦП). Все эти название не дают никакого понимания, о чем речь. Почему вдруг ангелы – они уже умерли? Или эти дети изначально внеземного происхождения? Сюда же можно отнести выражение «особый ребенок» (в отношении ребенка с физической или ментальной инвалидностью). Для любого родителя его ребенок особый – здоровый или больной, и само это прилагательное не говорит ни о чем. Стигматизация людей с инвалидностью – плохо, но сакрализация их – не лучше.

«У нее были женские проблемы» (вместо указания – если уместно – болезни), «эти дни» (вместо «месячные»), «жить половой жизнью» (вместо «заниматься сексом»), «мужское достоинство» (вместо «пенис»), «ушел» (вместо «умер») – эти и им подобные фразы звучат или неясно, или неправильно. Корректная лексика – не про завуалирование и благозвучие, а, наоборот, про ясность, конкретику и отделение личности от того, что с этой личностью произошло или происходит.

Тема гендера в языке – одна из самых сложных. Она связана, с одной стороны, с проблемой социальной видимости женского гендера – отсюда новая волна феминитивов (об этом в следующей главе), с другой – с разнообразной гендерной идентичностью людей. Гендер, или социальный пол – это система социальных ожиданий от человека в зависимости от пола. А гендерная идентичность – внутреннее ощущение принадлежности к тому или иному гендеру. Гендер и гендерная идентичность могут не совпадать, отсюда трансгендерность и трансгендерные люди, а также небинарные (не признающие бинарную гендерную систему), агендерные (не считающие себя ни женщинами, ни мужчинами), гендер-флюидные (чувствующие себя то женщиной, то мужчиной) и гендерно-неконформные (также не признающие бинарную гендерную систему) люди.

Традиционно так сложилось, что общество функционирует в рамках бинарной гендерной системы, то есть с четким делением на две противоположные категории: мужчины и женщины. Один из ключевых принципов бинарной гендерной системы – социальный запрет на пересечение границ категорий или смешение гендерных ролей, а также запрет на формы гендерного выражения, не совпадающие с традиционно мужскими или женскими. Небинарный человек – это тот, кто не определяет себя в бинарных категориях мужчина/женщина. В языке это отражается так: такой человек использует по отношению к себе родовые окончания среднего рода («я пришло», «я подумало», «я решило») и местоимение «оно» – так делает, например, агендерная активистка Серое-Фиолетовое. Или окончания множественного числа («пришли», «подумали», «решили») и местоимение «они». Первое встречается реже, так как средний род в русском языке относится к неодушевленным предметам и звучит по отношению к человеку часто уничижительно.

Некоторые небинарные люди, имея женское имя, говорят о себе в мужском роде – и наоборот. Так, например, дочь актера Михаила Ефремова Анна-Мария – небинарный человек и говорит о себе в мужском роде, но при этом написать или сказать про Анну-Марию «сын» нельзя. Правда, дочь Ефремова говорит, что не против, когда журналисты называют ее в женском роде для простоты. В любом случае, говоря про небинарных или гендерно неконформных людей лучше применять те грамматические формы, которые они сами по отношению к себе используют.

«В последнее время, особенно это заметно среди молодежи, дискурс смещается от вопросов сексуальной ориентации в сторону гендерной идентичности, – рассказывает Юлия Малыгина, директорка организации “Ресурс ЛГБТКИА Москва”. – Людям становится важнее вопрос “кто я?”, чем вопрос “кто меня привлекает?” Казалось бы, какая разница? Вот пример: пара лесбиянок, в которой одна из женщин начала понимать, что она небинарный человек, то есть не определяет себя ни как мужчина, ни как женщина. У пары все хорошо, и теперь вопрос: какова сексуальная ориентация второй женщины? Получается, она уже не лесбиянка – тогда кто она? Люди поняли, что не обязательно умещать себя в рамки бинарной системы и тем более соответствовать гендерным стереотипам. Все это неминуемо будет отражаться в языке».

Так как гендерных идентичностей с каждым днем становится все больше (бигендерные, агендерные и гендер-флюидные люди, пансексуалы и прочее и прочее), а прибавление букв к аббревиатуре все больше ее утяжеляет (ЛГБТК, ЛГБТКИА, ЛГБТКИАПП+ – лесбиянки, геи, бисексуалы, трансгендерные люди, квиры, интерсексуалы, асексуалы, пансексуалы и все остальные), в английском все это просто заменяется словом queer – о нем мы уже писали, когда говорили про реклэйминг.

В русском слово «квир» тоже используется, но в более узком смысле и среди посвященной аудитории. Квир-люди – это гендерно неконформные люди, а не все ЛГБТ-сообщество. Есть устоявшиеся словосочетания, вроде «квир-исследования» или «гендерквир». Будучи заимствованным, как и слово «гей», оно не имело и не имеет некорректного оттенка, что весьма удобно.

Отдельный блок языковых сложностей возникает, когда речь заходит о трансгендерных людях – и множество медийных скандалов последних лет это подтверждает. Трансгендерные люди – одни из самых уязвимых в обществе. Они либо невидимы вовсе (потому что по внешности человека не всегда понятно, трансгендерный ли он, и потому что далеко не каждый трансчеловек хочет это публично афишировать), либо окружены огромным количеством предрассудков. Это очень сильно отражается в языке. Языковых проблем тут несколько.