Малышка и правда утомилась от игр с няней, и новых знакомств, а потому клевала за столом носом. Я подхватываю ее на руки, и, завернув в одеяло, иду в прихожую.

— Насть, я могла бы довозить Марусю до садика. Вы же пешком бегаете, а мне все равно по пути…

— Спасибо большое, может, иногда, ладно? А то я итак провожу с ребенком мало времени… — отвечаю я Ирине, обувая кроксы.

— Заходите почаще в гости! — машет рукой Евгения, и я с благодарностью смотрю на женщину.

— Спасибо. Вы тоже, ладно? Я буду рада увидеть вас в любое время.

Мы уже заканчиваем прощаться, когда я замечаю, что Максим тоже обулся. Смотрю на него — и внутри все сжимается от предчувствия.

— Я могу дойти сама, — чувствуя, как Маруся кладет голову мне на плечо, бормочу я.

— Не говори ерунды. Там темень такая — я вас провожу.

Он захватывает пакет с собранными свечами и прочим, и открывает передо мной дверь. Я выхожу, очень стараясь ни о чем не думать — но заинтересованные взгляды мне вслед буквально щекочут между лопаток.

В мой домик мы заходим под свет фонарика, и я бреду с уже спящей Марусей в ее комнату. Максим шагает следом, подсвечивая мне путь — и я вынуждена признать, что без его помощи с трудом бы открыла ворота, и добралась до дочкиной кроватки.

— Мам? — сонно поворачивается Машуня, когда я укладываю ее, укрывая сверху.

— Спи-спи, сладкая. Мы дома.

Она тут же переворачивается, утрамбовывая одеяло под себя, и укладываясь на живот сверху. Я с улыбкой целую мягкую щечку — а затем оборачиваюсь, вспоминая, что все еще не одна.

Максима совсем не видно, потому что он держит включенный фонарик прямо перед собой, но почему-то я чувствую — он смотрит на меня. Мы выходим из комнаты, и каждый шаг отдается нарастающим напряжением — мы одни в темноте, и а наши тела слишком хорошо совпадают друг с другом.

— Ну… Спасибо за помощь. И за то, что проводил. — Я готова стукнуть себя за этот дрожащий голос, когда мы останавливаемся на кухне.

Максим усмехается, доставая свечи, и расставляя их на столе. Поджигает несколько — и гасит яркий свет фонарика.

Мы оказываемся в романтичном свечении огня друг напротив друга, и Максим смотрится так соблазнительно в этом свете, что становится больно смотреть. Он не мой мужчина. Никогда им не был, и не будет, а потому все это лишнее, лишнее…

Ну почему он не уходит?

Настена

Я натягиваю рукава свитера на ладони, сжимая ткань, и обхватывая себя за плечи. Мне не холодно — но это моя отчаянная попытка взять себя в руки, когда Максим так близко, а его рот изгибается в знакомую ухмылку, сразу проникая под одежду.

— Максим… — Выдыхаю я, желая что-то сказать, но его имя только увеличивает заряд между нами.

— Да-да? — поднимает брови он, шагая ко мне.

Слишком близко. Я сильнее сжимаюсь, хотя хочется распахнуться к нему навстречу — в знакомые стальные объятия, к пахнущей табаком груди и сумасшедшим, совсем не нежным поцелуям.

Наш секс в редакции определенно был лишним. Потому что размыл и почти стер ту грань отношений, которую я так усиленно пыталась выстроить.

— Я думаю… — почему говорить правильные вещи — так больно? — Я думаю, что тебе пора домой, Макс…

С каждым словом мой тон все тише, и самое смешное — я действительно боюсь, что он сейчас уйдет. Просто оставит меня, послушавшись моих слов, и решив, что я не стою даже секса.

Отчего эти глупые мысли? От низкой самооценки? Или от того, что я повязла в этом мужчине по самые уши…

— Я же обещал, Настен, — говорит он, полностью игнорируя мою предыдущую фразу, — что зайду вечером поговорить. Получилось немного позже — но поверь, тут уж от меня ничего не зависело.

Да. Это я сделала все, чтобы избежать остаться с ним тут наедине. И что же вышло? Кажется, у судьбы действительно есть свои четкие планы по поводу нас — и она не собирается отступать от них.

— О чем ты хотел поговорить? — я с большим трудом делаю шаг назад, и запрыгиваю на кухонный остров, садясь удобнее, — о том, что произошло в редакции?

— Да. — Даже не пытается увильнуть Аллаев, и я закатываю глаза.

— К чему, Максим? Мы просто поддались эмоциям, потеряли голову… Это ничего не меняет. Я по-прежнему не хочу быть «только восемнадцать плюс». Если ты решил, будто наш секс дает тебе зеленый свет на все — ты ошибся, ясно? У меня, возможно, сносит крышу от наших ласк, поцелуев… И, если ты сейчас захочешь — я снова поддамся на животные инстинкты… Но я прошу тебя. Говорю то, что действительно важно — не надо, ладно? Я хочу этого, но не здесь, — мое прикосновение к виску, а затем — к сердцу, — а гораздо ниже. И мне плохо после этого, хотя во время очень хорошо. Я попробовала секс без обязательств с тобой — и поняла, что такой формат не для меня. Пожалуйста, найди себе другую девушку, которая будет согласна на такое… А меня… Не трогай. Не надо.

Ну, вот я все и высказала. Расставила по местам наши недоотношения, подняла белый флаг, признавая полное перед ним поражение — и одновременно закрыла все открытые пути к себе для этого мужчины.

Я действительно не понимаю, отчего так больно. Я говорю сейчас правильно, ясно?! В конце концов, я ведь уже не шестнадцатилетняя влюбленная девочка, которая мыслит только подростковыми чувствами! У меня есть гордость, есть мозг и четкое понимание, что этому мужчине не нужна я, моя жизнь, проблемы и Маруся. Просто тело — а это ни черта не удовлетворяет всего, чего хочу от мужчины я.

К сожалению, именно от этого мужчины.

Я запрещаю себе оправдываться, и добавлять к своему монологу хоть что-то, чтоб спасти связь между нами. Нахрен, не нужно — пусть уходит. Я уже пережила это, и переживу снова, не потеряв себя, самоуважение и гордость.

— Ох, Насть. Ну какой, к черту, секс? Мне кажется, ты становишься на этом немного зацикленной…

— Что?

Он сейчас серьезно?! Сам ведь сказал, что он об этом…

— Я хотел поговорить о твоем выступлении с этой статьей. Ты смотрелась тогда… Охуенно. Серьезно, куда ты прятала эту дикую, что готова разорвать всех, кто посмеет не доверять тебе в твоей работе? Хотя…

Он снова делает шаг ко мне, улыбаясь, но не как обычно. Определенно, нет — сейчас это не ухмылка, не желание подколоть, и даже не соблазнительная улыбка мужчины, который знает, как сильно я его хочу.

Это… Просто искренняя, открытая улыбка, обращенная ко мне. И я настолько теряюсь его человечности сейчас, что пропускаю момент — и вот он уже совсем близко, касается своим телом моих коленей.