Антон вспомнил, как покинул терминал и вышел на косу-перешеек. И слева и справа сверкал, искрился, отливал разгулистой влагой Понт Эвксинский. И там, и там догоняли друг дружку волны. Отороченные пеной, скатывались в обливные валики и шумно падали на белый песок. Только пляж по правую руку был вогнут, а по левую — выпукл, на одном тянулись пирсы с качающимися яхточками и парой больших катеров, а другой был истыкан яркими зонтиками и уставлен шезлонгами. Две девушки, совсем еще молоденькие, вероятно, тутошние школьницы, перебрасывались надувным красно-белым мячом. Бледнотелый бородач, опустив на глаза выгоревшую шляпу, дремал на огромном выцветшем полотенце. Мальчик лет пяти, без трусиков, но в панамке, сосредоточенно ваял нетленку из мокрого песка. Между пляжами изгибалась узкая дорога и вразбивку росли кипарисы, полосатя песок зыбкими тенями и чем дальше, тем кучнее сбиваясь в чащу, из-за которой блестели стеклянные крыши. Из подъезда дома, сквозящего через заросли, вышел дядька в белых брюках, в свободной рубашке и соломенной шляпе, и поспешил к морю, разоблачаясь на ходу. Девушки хором поприветствовали его, дядька — вероятно, тутошний учитель — махнул им рукой, совлек штаны, прыгая на одной ноге, и ринулся в воду.

Антон повернул голову к космодрому. Слабый гром грянул оттуда, покатился, дробясь на бесчисленные затухающие эхо. В небо всплыла мерцающая оранжевая звездочка, распуская за собой мощный ионизированный хвост. Потом он перевел взгляд на девушек: розанчики!

У него как-то в голове не укладывалась эта ласкающая взгляд сопредельность. Вот же он, космодром высшего класса, рядом совсем! А тут — песочек, мячик, девочки, вдохновенное дитя, похрапывающая борода… Не вязалось все это с планетолетами и фотонными приводами, со стартами и финишами, вообще с космосом не вязалось.

Басистый гудок оборотил его к Понту. Совсем близко перла громада патрульного катамарана класса «Генерал Корнилов». Катамаран шел, едва касаясь волн, вода бешено бурлила и клокотала между скегов, а за кормой клубилась, оседая и растекаясь, гряда взбитой пены. На высоких решетчатых конусах мачт серебрились шары гипноиндукторов, густо утыканные длинными блестящими иглами, спектролитовые колпаки целого выводка дископланов, выстроившихся на носовой взлетной палубе, нестерпимо сверкали на солнце.

Могучей, сдержанной силой веяло от грозного корабля. Внезапно облако водяной пыли у него в кильватере раздалось, вспыхнуло вихрями брызг, и в ореоле радуги выплыл еще один ховеркрафт[18], уже не хищных, а пышно-округлых очертаний. Купец-сухогруз. Плавно перелетев искусственные рифы, судно с ходу выбросилось на берег в сторонке от яхт и осело — расправляя юбку, умиротворенно глуша турбины, расплылось, широкое и плоское, как плот. Медленно, со значением, растворило зевы лацпортов.

Авторазгрузчики только и ждали этого. Рукастые и ногастые, они ринулись толпой к сходням, как пчелы к леткам…

…Уже совсем стемнело, когда он приплелся к посадочному модулю. В лучах осветителей корабли выделялись особенно рельефно. Чаши антенн сверкали, как паутина в росе. Мутно отсвечивали серые стены МИКа[19], по ним пробегали четкие полосы теней, ложилась, трепеща и вытягиваясь, ажурная сетка.

Белые огни телефотеров на мачтах и голубые лучи прожекторов не могли, как ни старались, осветить всю равнину риф-флета[20]и выхватывали из темноты лишь отдельные куски напряженной космодромной жизни. Зато это была настоящая ночная жизнь — работа, а не гулянка. Здесь даже прожекторные «зайчики» прыгали с места на место не просто так, а строго по порядку, четко отслеживая график подготовки кораблей к пуску…

Антон заулыбался, вспоминая. Все напряжение последних дней, все томления и страхи разом схлынули с души, очищая ее для радости. «Я! Сейчас! Лечу! — билось в голове. — На корабле! На настоящем!» Маленькое счастье развернулось в Антоне, взыграло, сжимаясь и трепеща, запенилось горячей волной.

Ойканье за дверью и смех развеяли воспоминания. Антон подскочил, треснулся головой о нависающую койку и зашипел от боли. «Чего ты такой дерганый стал?» — сердито спросил он себя и потер бритую макушку. В дверь коротко постучали.

— Можно? — просунулась прелестная девичья головка. Пышные золотистые волосы обрамляли суживающееся к заостренному подбородку лицо. Синие, с длинным разрезом глаза обежали каюту и вновь остановились на Антоне.

— Конечно! — опомнился Антон. — Заходите!

Блондинка распахнула дверь пошире и зашла. За нею в БО прошествовала смуглая девушка восточного типа. Очень красивая.

— Гунилла, — присела в церемонном книксене блондинка, но не удержалась — засмеялась. Антон отметил ее пленительный грудной голосок.

— Яэль, — коротко назвалась восточная красавица.

— Антон, — галантно привстал стажер, благоразумно склоняя голову. Девушки кивнули и чопорно присели на свободный диванчик, а Антон растерялся. Он не знал, о чем с ними говорить. Перед ним сидели не просто две красивые девушки, с которыми можно поболтать ни о чем, поделиться, «помочить корки». Короче, «пообщаться». Гунилла и Яэль были добровольцами, девушками с образованием, работницами. А о чем говорят с представительницами высшего общества? Чем дальше, тем глупее Антон чувствовал себя.

Неизвестно, сколько бы он так просидел, но тут в дверь опять постучали, и на пороге нарисовался третий его попутчик — Виджай Гупта, собственной персоной.

— Здравствуйте, девушки! — Виджай картинно поклонился.

— Приветик! — помахали ему девушки.

Светски улыбаясь, Гупта вошел, задвинул дверь и примостился рядом с Антоном.

— Давайте знакомиться, — бойко заговорил он. — Вы — Яэль, я угадал?

— Угадал… ли, — неласково усмехнулась Яэль.

— Может, перейдем на «ты»? — предложил Гупта.

— Давай, — согласилась Гунилла и закинула ногу на ногу. — Тебя Виджей зовут?

— Виджай, — поправил ее Гупта.

— Ой, извини! А я — Гунилла, а он вот Антон.

Антону стало приятно.

— А чего вы не включите экран? — живо поинтересовался Гупта. — Луна ж скоро!

— Ой, а я и забыла! — Гунилла коснулась сенсора.

Луна крупным планом еле влезла в обзорный экран. Зубчатые тени кратеров передвигались по ее трещиноватому, дыроватому, битому-перебитому шару.

— Здоровущая какая! — заахала Гунилла.

— Мог бы и раньше сказать, — с досадливой гримаской сказала Яэль.

Вздыбленная скалами, густо усеянная кратерами, кратерочками и кратерными ямками, Луна плавно проворачивалась под «Борой», грея на Солнце бок с Морем Дождей. По разлету светлых лучей Антон узнал кратер Коперник. Значит, эти два — Эратосфен и Тимохарис, а это — Платон (словно кругляш черной земли проглянул из-под снега). А вот, четкий такой, разруб Альпийской Долины…