Подошла к окну. Тогда, больше месяца назад, когда я по долгу «работы» часто обитала в этой квартире, я нарисовала на запотевшем окне сердечко. И оно сохранилось, подернувшись льдом. Я улыбнулась — это показалось мне хорошим признаком. Какой я все же была дурочкой, вспоминать больно.

Квартира кажется покинутой так давно. На подоконнике пыль толстым слоем.

— Ухожу, — сказала я сама себе, и сама же испугалась своего голоса.

Попятилась назад, боясь оторвать взгляд от сердечка на стекле. Оно словно гарантировало, что все будет хорошо. А в голове билось — дура, дура! Сказал же Сенька, сиди дома. Словно не было тебя. Что все решит. Беременная дура, прости господи! На улице ночь, снежинки передумали падать красиво и завивались в метель. А Лялька? Лялька как же?

Стекло было проморожено только в нижней части. Через чистую верхнюю половину было видно город, который не светился почти, скрытый снегопадом, видно было меня и голую лампочку под потолком. За моей спиной появился Жорка, бесшумно, словно привидение. Я вздрогнула, но только от неожиданности, поняла уже, в чем дело, и его появления тоже неосознанно ждала.

— Куда спешишь? — спросил он. — Метель на улице. Я вина купил. Ты говорила, что сухое любишь. Купил самое кислое, какое нашёл.

— Спасибо, — отозвалась я, как можно спокойнее, повернувшись лицом к нему. — Мне идти нужно. Меня Сенька ждёт.

— Врушка.

Тоже спокоен. Улыбается. Уверен в себе. Я шагаю на него, ибо не отойти никак, стоит на моём пути к свободе. Жорик тоже пятится, словно отступает. Но ухмылка, гадкая, подлая, больше привычная его лицу, чем улыбка, все же проступает. Не выпустит он меня просто так.

— Жор, я беременна.

— Я знаю, — я вскинула на него глаза. Как вообще так возможно? Есть ли предел человеческой подлости? Как таких земля носит? Жорик же продолжал: — Подслушал. Что беременна. Что Сенька твой волнуется. Я же не дурак. Выдергивает он тебя, пузом раздутым прикрывая. Словно то, что в тебе растёт её один человек делает тебя неприкосновенной. Вот я и решил, либо сегодня, либо никогда.

Я застонала. Боже! Что делать-то? Умолять, в ногах валяться? И тут я вспомнила про дверь. Что она открыта. Стоит только потянуть ну себя, а там свобода. По крайней мере — шанс. Скатиться по ступеням, не отвлекаясь на запертые двери других квартир — я знала, что в этом подъезде живёт одна лишь глухая бабушка. На улицу, в метель, растаять в ней, раствориться.

— Я выпью, — сказала я. — Один бокал. Просто, чтобы не обижать тебя. Но Сеньке это не понравится.

— А может он и не узнаёт, — хмыкнул Жорик. — Порезвимся и разбежимся, что же портить твою репутацию сплетнями?

Сейчас он пойдёт к комнату наливать вино. У меня несколько секунд. Не стоит недооценивать идиота Жорика. Он мужчина, а они сильные, они быстрые… Гораздо сильнее меня.

Моим надеждам не суждено было сбыться. Жорка достал из кармана ключ, и, глядя на меня, улыбаясь, запер дверь. Вот и все. Можно закрыться на кухне, прыгнуть в окно, но я бросаю взгляд на промерзшие рамы и понимаю — открыть не смогу. Разбить? На Рембо я не похожа не очень. Второй этаж, снега отнюдь не так много, как кажется. Малыш в моём животе… Это все и решило. Я не могла решиться сделать то, что напрямую повредит ему. Это было выше моих сил.

— Расслабься, — посоветовал Жорик. — Я не кусаюсь. Но если тебе это дело нравится, ты только скажи, я непременно покусаю.

Мне себя ущипнуть хотелось. Не снится ли это мне? Может быть из-за абсурдности происходящего, я никак не могла поверить, что это все по-настоящему. Надо тянуть время. И думать, думать.

— Жора…

— Не стой столбом.

И пуховик с меня стянул, не особо церемонясь. И его не смутили мои поношенные брюки, растянутый свитер тоже. Даже не поморщился. Я приняла бокал их его рук. Даже глоток сделала. Воистину, просто пародия на свидание. Мой взгляд бешено метался по комнате. На тумбе в углу старый светильник. Его я помнила — бронзовый монстр. Интересно, Жорка вырубится, если его им по башке ударить? Терять мне нечего. Я села на диван, поближе к своему предполагаемому оружию. Нужно выгадать момент, потянуться, и одним движением ударить. Времени на размышления и метания мне не дадут.

Времени и правда не давали. Жорик явно не являлся поклонником долгих прелюдий и хождения вокруг до около. Сел рядом, бокал у меня отобрал, вино выплеснулось на свитер, он внимания не обратил. Стянул через голову, я и пикнуть не успела, отталкивать руки — зряшное дело. Мгновение, и я уже сижу в белом бюстгальтере, на одной чашечке красный след вина.

Беременность иссушила меня, чего не сказать о моей груди. Она вызывающе налитая, Жорка даже сглатывает. Толкает меня на диван, меня под себя подминает, я тянусь, тянусь к светильнику — не дотягиваюсь. Закипают на глазах слёзы — все по настоящему. И руки, что неумело ищут застежку от лифчика не спине, и пахнущее алкоголем дыхание, и липкие поцелуи, от которых не увернуться.

Я коснулась кончиками пальцев холодной бронзы. Оттолкнулась пятками, и обхватила наконец основание лампы. Потянула на себя и…уронила. Тишина, нарушаемая лишь дыханием и моими всхлипами взорвалась грохотом. Жорка даже не заметил.

Зато стук в дверь отрезвил его сразу. Три отрывистых сухих удара. Нейтральных, невозмутимых, бесстрастных. Однако Жорика от меня, как отбросили.

— Кому сказала? — свистящим шепотом спросил он. Я покачала головой, отрицая — и правда никому не говорила. — Кому сказала, сука?

И ударил меня. Всего лишь пощёчина, но болезненная, унизительная. А стук повторился. Кто бы это ни был, уходить он не собирался.

— Если это Лялька, убью её на хер.

Поднялся, натянул штаны, которые, оказывается снять уже успел. Ремень не застегнул и пряжка покачивалась, чуть позвякивая при движениях. Я оглянулась — где мой свитер? Не нашла. И мысли собрать в кучу тоже не успела. Собственно, и мыслей то толком не было, в голове билось только одно — кто бы ни был, там, за дверью, он мой шанс.

Щека горела, я прижала к ней ладонь. Она холодная, словно только из сугроба вынула. Мы с Жориком смотрим друг на друга, дышим тяжело. Больше всего на свете сейчас я хочу вырваться из этой квартиры, но того, кто стоит за дверью я боюсь. Больше, чем Жорика. Мой страх глуп, иррационален, но хочется сказать — Жорик, давай сделаем вид, что нас нет дома. Спрячемся в шкаф и глаза закроем. Может, тот кто за дверью уйдёт.

И тихо так, мне кажется, я слышу, как ворочаются мысли в Жоркиной голове. Как дышит тот, кто молчит за дверью. Бутылка вина опрокинулась, в тусклом свете лампочки кажется, что по полу медленно растекается лужа крови. Мне хочется плакать.

Замок скрежещет, пытаясь открыться. Не выходит. Потом стонет жалобно. Дверь пинают, она ходит ходуном. Дверь тут так себе, как и сама квартира, как весь этот дом. Ни милиции, ни гопоты Игорь никогда не боялся, за семью замками не прятался — сейчас я об этом сожалею.