— Последнее письмо от «Харродс» было очень трогательным, — сказала миссис Укридж.

Передо мной предстало видение Лондона на яичной мели. Я словно увидел перед собой обездоленные домашние очаги, увидел жизни, сокрушенные экономическим спадом, и миллионеров, сражающихся на аукционе за последние редчайшие экземпляры, которые Укриджу все-таки удалось отправить в Брамптон и Бейсуотер.

Укридж, принудивший себя пять минут смотреть на вещи широко, теперь начал соскальзывать назад к собственной личной точке зрения и вновь превратился в оскорбленную жертву. Его мимолетное сочувствие мистеру Харроду и мистеру Уитни исчезло бесследно.

— Все сводится к тому, — сказал он ворчливо, — что они инфернально тупоголовы. Я сделал все возможное, чтобы пойти им навстречу. Позиция более мужественная и благородная, чем моя, вообще невообразима. В моем предпредпоследнем письме я сообщил им, что намерен отправлять яйца в рассрочку по системе, рекомендованной «Таймс», а они назвали это дурной шуткой. Они заявили, что присылка тринадцати яиц в уплату за товары, поставленные на сумму в двадцать пять фунтов один шиллинг и восемь с половиной пенсов, — это сущий вздор. Вздор! Нет, ты только подумай! Вот в каком духе они встречают мои предложения. То есть Харрод. Я никогда лично с Харродом не встречался, а хотел бы — просто чтобы спросить, действительно ли таково его представление об укреплении дружеских деловых отношений. Он не хуже всякого другого знает, что отсутствие кредита лишает торговлю эластичности. Элементарнейшее правило! Держу пари, он бы скукожился, если бы разные типусы отказывали ему в кредите, когда он затевал свой магазин. По-твоему, Харрод, когда приступал к делу, платил наличными за все до последнего пенни? Да никогда. Хватал людей за пуговицы и просил их подождать по-хорошему до среды на той неделе. Вздор! Да эти тринадцать яиц исчерпывали все, что у нас осталось, после того как миссис Бийл забрала те, которые ей требовались для кухни. Собственно говоря, если кто и виноват, так миссис Бийл. Эта женщина в буквальном смысле слова ест яйца.

— Привычка, присущая не ей одной, — заметил я.

— Ну, я имел в виду, что она в них прямо купается.

— Она объяснила, что ей столько требуется для пудинга, милый, — сказала Милли. — Вчера мы с ней как раз говорили об этом. Ну, и конечно, мы часто едим омлеты.

— Готовить омлеты, не разбивая яиц, она не может, — высказался я.

— Она не может их разбивать, не разоряя нас, черт дери, — заключил Укридж. — Еще один омлет, максимум — два нас доконают. Никакое самое огромное состояние такого транжирства не выдержит. Больше никаких омлетов, Милли. Мы должны экономить. Миллионы людей прекрасно обходятся без омлетов. Наверное, найдутся семьи, которые, если внезапно поставить перед ними омлет, все повскакивают со стульев и завопят от восторга во главе с отцом. Прекрати омлеты, старушка, отныне и далее.

— Да, милый. Но…

— Что «но»?

— Ну, я не думаю, что это так уж понравится миссис Бийл. Она жаловалась, что не готовит ничего, кроме кур. Она говорит, что омлет — единственное, на чем она может себя показать. Она говорит, что омлеты открывают всякие возможности.

— То есть, — сказал я, — ты сознательно намерен изъять из жизни этой превосходной дамы последний оставшийся ей элемент поэзии. Не делай этого. Оставь миссис Бийл ее омлеты, и будем уповать на рост поголовья яиц.

— Еще одно, — сказал Укридж. — Дело не только в недостаче яиц. Это было бы не важно, если бы мы систематически пополняли ряды новых цыплят. Я признаю, что куры делают все, что в их силах. Я снимаю шляпу перед курами. Такого трудолюбия и усердия поискать. Энергия и целеустремленность в переизбытке. Но нас все время подводит проклятый инкубатор. Подлец не желает работать. Не понимаю, что с ним такое. Короче говоря, он принципиально воздерживается от инкубации.

— Может, причина в твоей идее понизить температуру? Помнишь, ты мне что-то такое втолковывал? Подробности я забыл.

— Мой дорогой малышок, — сказал он вдохновенно, — в моих цифрах ошибки нет. Математически точно. А что толку от математики, если не использовать ее для таких улучшений? Нет, что-то не так с самим аппаратом, и, возможно, я предъявлю претензии к тем, от кого я его получил. Старушка, откуда у нас инкубатор?

— По-моему, мы заказали его в «Харродс»… Да-да, там. Он прибыл в первой партии заказов.

— В таком случае, — сказал Укридж и ударил кулаком по столу, — они у нас в руках. Господь предал «Харродс» в наши руки. Напиши ответ на их письмо сегодня же вечером, Милли. Задай им жару.

— Да, милый.

— Укажи им, что мы давным-давно выслали бы им их треклятые яйца, если бы их паршивый, грошовый инкубатор работал хоть сколько-нибудь исправно. — Он перевел дух. — Или следует подпустить сарказма, Гарни, старый конь? Нет, лучше изложить так, чтобы они поняли. Укажи, что, по моему мнению, фабрикант инкубаторов должен гореть в аду, если он уже там не горит, и что они мошенники, раз всучили мне такой хлам под видом инкубатора.

— Церемония вскрытия утренней почты в «Харродс» завтра, несомненно, обернется волнующим и знаменательным событием, — сказал я.

Блистательный контрудар как будто повысил настроение Укриджа. Его пессимизм испарился. Он вообще предпочитал долго не рассматривать те или иные незадачи. И теперь с надеждой заговорил о будущем. Он спланировал хитроумные новации. Нашим курам предстояло размножаться с такой быстротой и постоянством, что в самые короткие сроки Дорсетшир будет полностью вымощен ими. И они будут нести яйца все более внушительной величины, пока не побьют все рекорды и не заслужат трех строчек в колонке «Дейли мейл», посвященной «Интересным достижениям». Короче говоря, каждой курице предстояло соединить в себе достоинства кролика и страуса.

— Бесспорно, приближаются хорошие времена, — сказал я. — Да настанут они побыстрее! Ну, а что пока с местными торговцами?

Укридж снова впал в мрачность.

— Самые вредные из всей компании. С лондонцами проще. Они только пишут, а от одного-двух писем еще никто не умирал. Но когда доходит до того, что мясники, и булочники, и бакалейщики, и рыбники, и зеленщики, и всякие прочие являются в твой дом и приставляют тебе нож к горлу в твоем собственном саду — это немножко множко, а?

— Значит, эти субъекты, с которыми ты вчера разговаривал, когда я вернулся, были кредиторами? А я думал, это фермеры собрались послушать твои взгляды на куроводство.

— Это которые? Коротышка с черными баками и высокий худой бородач? Так это были Доулиш, бакалейщик, и Кертис, рыбник. Остальные разошлись раньше, чем ты вернулся.

Быть может, кого-то удивляет, почему еще до этого кризиса я не предоставил мой банковский счет в распоряжение старшего партнера на благо фермы. Дело в том, что мой банковский счет был в тот момент очень небольшим. На протяжении этого повествования мне еще не пришлось коснуться моего финансового положения, но здесь могу упомянуть, что оно имело свои неудобства. Многообещающие возможности и скудная наличность. Мои родители были бедны. Но у меня имелся богатый дядюшка. Богатые дядюшки заведомо бесчувственны к нуждам племянников. И мой не составлял исключения. У него были свои взгляды на жизнь. Он горячо веровал в институт брака, на что — поскольку у него было три жены (не одновременно) — он имел все основания. Кроме того, он считал, что чем меньше денег у молодого холостяка, тем лучше. В результате он изъявил намерение назначить мне щедрое содержание со дня моего вступления в брак, но не раньше. До этого счастливого дня мне предстояло самому себя содержать. И должен признать, что — для дядюшки — идея эта была на редкость здравой. А еще, к большой моей чести, как мне кажется, в доказательство чистоты и бескорыстности моей натуры я воздержался от того, чтобы сразу же предложить себя в приз брачной лотереи или тут же выбежать на улицу, чтобы предложить руку и сердце первой встречной благовоспитанной незнакомке. Но моим пером я зарабатывал вполне достаточно, чтобы содержать себя. А при самых скромных средствах в холостяцком существовании есть своя прелесть. Во всяком случае, так я думал до последнего времени.