– Оба глаза у тебя на месте, так что не пытайся меня уверить, будто мне явился сам бог – я для этого слишком стара. Вот если бы лет тридцать назад… Сдается мне, тебе также подошло бы имя Ханги[8], – хмыкнула она.

– Тоже неплохо, – согласился раненый.

– Или Вавуд[9]…

– Чего же нет. И Видрир[10] тоже.

– Я бы сказала, скорее буря принесла тебя.

– Как знать. Не будет ложью сказать, что бури следуют за мной всю мою жизнь.

– Тогда едва ли такой гость будет для нас желанным. У нас и без того здесь не слишком спокойная жизнь… – проворчала Хравнхильд, мельком подумав о Снефрид и ее делах с долгами Ульвара. – Нам не нужен гость по имени Хникар[11].

– Тогда зови меня Свидрир[12].

– Хотела бы я, чтобы это имя говорило о тебе правду.

– Немало людей за последние лет тридцать пять обрели покой под моей секирой[13].

Хравнхильд еще раз перевязала рану, но вид ее ей не понравился. Свидрир натужно кашлял, в груди у него свистело и сипело, и она подозревала, что зашивание раны делу не вполне поможет: если сломанные ребра повредили внутри легкое, то здесь она бессильна.

– Присядь и поешь, – велела она, закончив перевязку и натянув на Свидрира нижнюю рубаху, которую отыскала в его мешке.

– Я не хочу есть.

– И это плохо. Тогда подождем, сейчас вернется Кари и поможет поднять тебя на лежанку. Не стоит тебе лежать на полу, ты и без того слаб.

– А этот твой Кари… он твой муж?

– Это мой работник.

– А где муж?

– У меня нет мужа.

– Кто еще здесь живет?

– Собака, четыре козы, девять кур и петух. Да еще мой отец, но он обитает в трех перестрелах отсюда… под землей. Так что если ты хочешь убить меня и ограбить, едва ли кто сможет тебе помешать! – Хравнхильд ухмыльнулась.

– Твой работник – человек надежный? Он не выдаст?

– Он глухой и оттого неразговорчив. Да и метель все метет – отец мой уж очень разгневан.

– Никто не должен меня видеть.

– Не знаю, когда кто-то сможет выйти отсюда или прийти. Да и нечасто ко мне бывают гости.

– Это хорошо, – сказал Свидрир и замолчал.

Хравнхильд занималась своими делами, не задавая ему вопросов. Она не была любопытной. В девяти мирах столько всего неведомого и непостижимого, что расспрашивай хоть всю жизнь – не выведаешь и сотой доли. Что за человек ее Свидрир – она видела и сама. А что за дела привели его в округ Лебяжьего Камня – ей что за нужда?

Лишь одно дело, свойственное подобным людям, могло ее касаться. Но и тогда она предпочитала дождаться, пока гость заговорит сам. Если он для нее опасен – сама она себя не выдаст.

Когда вернулся Кари, Хравнхильд знаками показала ему, чтобы помог, и, соединив усилия всех троих, они подняли раненого на приготовленную лежанку на помосте, ближе к очагу, где было теплее и светлее. Сев рядом, Хравнхильд покормила его овсянкой и дала выпить свежего козьего молока. Ел он неохотно. Несмотря на отвар крапивы и ромашки, жар не отступал, его заметно трясло, но он не жаловался, и грубое лицо его оставалось неподвижным, как деревянное.

– У тебя где-то болит? Кроме раны?

– Дверги колют меня с левой стороны. В руку, под лопатку и в шею. Эти твари всегда заходят слева. Ничего не видно, – Свидрир слегка приподнял левую руку и посмотрел на нее, – но я ощущаю, как они тычут в меня своими копьями.

После полудня, когда снег немного утих, жар у Свидрира унялся. Хравнхильд обтерла его влажной тряпкой, сняла мокрую от пота сорочку и выдала взамен старую рубаху, оставшуюся от Хравна, но Свидрир не стал ее надевать, а просто накрылся ею. Выпив еще отвара, он немного приободрился и сделал ей знак, чтобы не уходила.

– Ты давно здесь живешь?

– Я здесь родилась. Этот дом построил мой дед.

– Знаешь всех людей в округе?

– Пожалуй, знаю. Ты кого-то ищешь? – непринужденно спросила Хравнхильд, не подавая вида, что этот вопрос ее тревожит.

Если он ищет именно ее – ради вражды с ее питомцем, сыном Алов, то ему вовсе незачем знать ее имя.

– Где-то здесь должен жить один человек… Ульвар сын Гуннара. Его хутор называется Южный Склон. Знаешь такого?

Хравнхильд промолчала в изумлении. Вот о ком она не ждала услышать от зимнего гостя, пришедшего из метели, будто ётун, так это об Ульваре. Все ее мысли разом перевернулись: то, о чем она думала и к чему готовилась, оказалось несостоятельно, но взамен догадкам пришло одно недоумение. Что общего такой человек может иметь с Ульваром?

Неужели под одним из имен Одина-странника к ним явился долгожданный вестник от беглеца?

– Ты что-то о нем знаешь? – Хравнхильд с вытаращенными глазами наклонилась над Свидриром. – Ты пришел от него?

– Я пришел к нему. Знаешь, где он живет? Можешь послать работника за ним? Я дам ему пеннинг[14].

– О великий Отец Колдовства… Ты просишь невозможного. Уже третий года как никто у нас не знает, где Ульвар с хутора Южный Склон. Чтобы за ним послать, пеннинга будет мало! Мы сами дали бы пеннинг, – Хравнхильд засмеялась над это несуразной суммой, – тому, кто сказал бы нам, куда за ним послать!

– Что? – Свидрир, смотревший полузакрытыми глазами вверх, повернул голову, чтобы взглянуть на Хравнхильд. – Он жив?

– Никто этого не знает. Уже больше трех лет как он ушел в море и пропал. У тебя к нему какое-то дело… по части долгов?

Свидрир помолчал, потом ответил:

– Пожалуй, что и так. Кто у него есть из домочадцев?

Хравнхильд помолчала.

– Не вижу толку мне с тобой лукавить, – сказала она чуть погодя. – Я знала Ульвара. Он был мужем моей племянницы, дочери моей сестры. Если ты хочешь еще что-то от меня узнать, сперва расскажи, что у тебя к нему за дело. Если он должен тебе денег, то здесь ты ничего не получишь. Его хутор уже продан, чтобы расплатиться за старые долги, и другие люди осаждают его жену, чтобы получить назад свои деньги, которых у нее нет. Они собираются подать жалобу на весеннем тинге в Уппсале. Можешь к ним присоединиться. Если, конечно, – она усмехнулась, – будет охота показываться на глаза конунгу и его людям.

– Хутор продан… – пробормотал Свидрир и замолчал, опустив веки.

Хравнхильд ждала, но он больше ничего не сказал. Прислушавшись, она обнаружила, что он спит.

* *