– Там есть места, я могу приехать?

Места в училище были, но Оскари Хуусконен не был полностью уверен, что ей стоит еще когда-либо к нему приближаться.

– Ты там не ворчи, дедуля. Нам же было невероятно весело прошлой зимой.

– Может быть.

– В одной берлоге все-таки всю зиму пробыли.

– Подумай еще, у меня до сих пор все наперекосяк.

Через три дня биолог Сонья Саммалисто вышла из такси во дворе христианского народного училища Вампула. Она поселилась на одном этаже с пастором Хуусконеном и Чертом, разместилась за стеной и объявила, что теперь у нее есть отличная возможность продолжить исследования. Тем же вечером Сонья вывела медведя во двор и сад училища и рассказала всем, что он совсем ручной и что прошлой зимой она его изучала. О пасторе Хуусконене она поведала, что он ее духовник. До сих пор штат и слушатели училища удивлялись непомерному аппетиту Хуусконена, но когда существование медведя перестало быть тайной, дело прояснилось.

Когда Сонья Саммалисто гладила свою одежду, медведь не сводил с нее глаз. Когда она время от времени садилась к себе на кровать, медведь хватал утюг и принимался изображать глажку. Горячим утюгом он спалил себе когти, но быстро научился быть осторожным и стал выглаживать одежду ровно. Результат выходил неблестящим, но для медведя вполне удовлетворительным. Оскари Хуусконен стал размышлять, чему еще можно было бы научить медведя, да и вообще, стоило ли учить бедолагу всяким фокусам.

– Коэффициент интеллекта у медведей выше, чем у собак, – объяснила биолог Сонья Саммалисто. – Их надо только уметь изучать и поощрять.

За весну религиозные чувства Соньи Саммалисто настолько изменились, что она уже не считала себя невестой Иисуса и не возносила ему хвалы в безостановочных молитвах, как во время зимней спячки. Пышная женщина от экзальтации снова перешла в состояние покоя, но утверждала, что она по-прежнему истинно верующая, как пастор Оскари Хуусконен, ее духовный наставник, и надеялся.

– Никакой я тебе не духовный наставник и никогда им не был.

– Своими речами о божественном ты обманул простую бедную девушку.

Оскари Хуусконен сказал, что в его представлении пишущий лиценциатскую работу биолог не может быть заурядной глупышкой, которая вот так, запросто, то принимает религию, то становится равнодушной к ней.

– Ты использовал меня, прикрываясь именем Господа, – напомнила Сонья.

– Не болтай. Ты сама ноги раздвинула.

– Потому что пожалела озабоченного бедного старика, да и вообще в берлоге было тесно.

– Уж это точно.

Сонья Саммалисто ежедневно измеряла Черту температуру и пульс и регистрировала электроэнцефалограмму. Она изучала его фекалии, высушивала их и анализировала. Пастор заметил, что достоверность полученных данных оставляла желать лучшего, поскольку медведь ел пищу с кухни христианского народного училища, ту же, что и люди. В его рацион не входило никакой обычной для дикого хищника добычи – ни лягушек, ни зайцев, ни даже падали. Сонья сказала, что изучает переваривание пищи у медведя, поэтому не важно, что на завтрак животное получало хлопья, во время обеда – мясной соус, а на ужин – чай и карельские пироги.

– Сейчас как раз отличный шанс выяснить, как волокнистая пища усваивается в желудке у медведя и как кишечник перерабатывает в энергию похожий на падаль сосисочный соус.

Сонья отводила Черта на унитаз, тщательно собирала плоды его жизнедеятельности и следила за тем, чтобы медведь каждый раз подтирался. Медведю нравилась Сонья, и он слушался с удовольствием. По утрам он нетерпеливо бурчал, требуя отвести его в туалет и в душ, и Сонья давала ему вытираться собственным банным полотенцем. Высушивать медвежью шерсть было тяжелым трудом, и вскоре было решено, что лучше всего устраивать Черту помывку через день, тогда его мыли с лап до головы, а в промежутках он довольствовался ополаскиванием мохнатой мордочки и легким причесыванием.

– Надо осторожно, чтобы у медведя не появилась перхоть, – полагала Сонья Саммалисто.

Оскари Хуусконену нравилось в христианском народном училище Вампула. Он хорошо себя чувствовал в компании орнитологов-любителей – просвещенных людей, с которыми по вечерам было приятно вести разговоры у камина в уголке столовой. Лимфотерапевты разъехались в конце первой недели, но это Хуусконена сильно не огорчало, в том числе потому, что на следом открывшемся курсе обучали арабским танцам живота. Из гимнастического зала целыми днями доносилось позвякивание бубнов, полы дрожали, когда крепкие финские женщины крутили бедрами и кружили пупками в такт музыке. Иногда по вечерам они демонстрировали свое мастерство любителям птиц и заодно пастору Хуусконену. После таких представлений Оскари Хуусконен стучался в дверь комнаты Соньи и просил ее провести ночь рядом с ним – раньше они все-таки лежали на одном матрасе. Сонья обещала перебраться к нему в комнату, но при условии, что каждое утро и каждый вечер пастор будет проводить молебны.

– Но я больше не верующий.

– Либо проповеди, либо спи один, – объявила Сонья.

– Ладно, только хотя бы петь не проси.

Вечерами у каминного огня танцовщицы и орнитологи умолкали, слушая молитвы Хуусконена. Оскари взял за привычку говорить также по-английски и по-немецки, потому что среди любителей птиц была пара немцев, один швейцарец и несколько англичан. Они следили за весенним перелетом арктических птиц в Порккала, а сейчас проводили международный симпозиум, делая доклады о своем благородном увлечении.

Швейцарец – пожилой, старше Хуусконена, офицер – страдал от депрессии. Он просил Хуусконена проводить с ним душеспасительные беседы, говорил, что они приносили облегчение, хотя он был католиком, а Хуусконен – лютеранином североевропейского образца.

Депрессия капитана Ханса Крёлля проистекала из того, что армия Швейцарии, где он служил дрессировщиком почтовых голубей, преждевременно отправила его на пенсию. Начиная с Первой мировой войны, обученные в целях военной коммуникации птицы были тайным оружием вооруженных сил Швейцарии. Армия содержала десятки дрессировщиков голубей из разных частей альпийской страны. Птиц обучали доставлять приказы и разведданные, покрывая расстояния между разными воинскими частями и штабами. Когда Оскари Хуусконен спросил, не проще ли было найти средства на радиооборудование, капитан Ханс Крёлль объяснил, что в горной местности от радио большого толка нет: рельеф эффективно препятствует радиосообщению. Помехи были обычным делом, и чаще всего радио передавало всякий бессвязный шум. По мнению офицера, до настоящего времени хорошо обученные военные голуби образцово обеспечивали коммуникацию.

– Но потом какой-то армейский болван придумал экономить. Мои маленькие почтовые голуби якобы стали слишком дорого обходиться. Это, конечно, правда, что содержание тридцати голубятен в разных частях страны обходилось недешево, но национальная безопасность стоит того, чтобы за нее платить. Вдобавок ко всему, в последнее время у швейцарской армии было всего 270 почтовых голубей, их вполне можно было бы прокормить. Содержание одного танка стоит дороже.