После такого путешествия все путники с чистой совестью отлеживались два дня кряду – отогревались в бане, отпивались терпким немецким вином, отъедались горячими супами, пирогами и мясом и спали на перине, вытянувшись во весь рост. Даже слуги получили послабление и гульнули с Тришкой-Платошкой, получившим от Басарги полтину в награду за старания.

Видимо, как раз холопы спьяну и проболтались, кем именно были их хозяева и зачем прибыли в Холмогоры, – поскольку около полудня третьего дня на постоялый двор явились несколько купцов серьезного вида: все в возрасте, с ухоженными бородами и дорогими перстнями на пальцах, в шубах добротных, но скромных – когда дорогое индийское сукно подбивалось не царскими соболями или бобрами, а менее гордыми песцами и горностаями. Притом застежки на шубах были золотые, вошвы шелковые, ворота с самоцветами. Побратимы как раз обедали, еще только думая, с чего начинать сыск? И склонялись к тому, что нужно дожидаться, пока везде установится надежный зимний путь.

– Здрав будь, боярин царский, – уверенно направились к Басарге Леонтьеву богатые гости, сняли шапки, поклонились в пояс. – Зело радо товарищество-то наше, что столь быстро государь на челобитную отозвался, известного подьячего прислал, о скорби нашей беспокоится. Не место служивому человеку-то на постоялом дворе прозябать. Милости просим в палаты старосты нашего перебраться, там тебе и сотоварищам твоим покои достойные отведены.

– Кто старостой у вас будет? – первым делом поинтересовался Басарга.

– Прокоп Володимирович Бачурин, купец именитый в пятом-то колене, солевар, рыбарь, портовик, – степенно сообщил один из купцов.

– Это у которого сына бунтовщики едва не убили?

– А были средь людей-то его и до смерти убитые, и увечные-то, и раненые… – с готовностью заговорили купцы.

– Что же, коли сам Прокоп Бачурин приглашает, отчего не переехать? – согласился Басарга. – Мыслю, помогать в деле моем он станет с охотою…

Сыск начался сам собой, не дожидаясь решения бояр.

Дом купцов Бачуриных заставлял вспомнить скорее о царских хоромах, нежели о жилище торговца-солевара. Не меньше сотни сажен в длину, невесть сколько в ширину, в три жилья высотой, да еще и с просторными внутренними дворами, выстеленными дубовыми плашками. Усадьба подьячего рядом с ним была – ровно изба смерда рядом с княжьими хоромами. Стены во многих горницах заштукатурены и расписаны, в иных обиты кошмой и выстланы коврами, в третьих – тщательно проконопачены и выбелены, многостолпные залы были способны принять на пир сотни гостей. Многочисленная прислуга старалась не просто угождать, а угадывать каждое желание хозяйских гостей. А то и вызывать нужные желания. Во всяком случае, розовощекая пышная девка, столь долго и старательно показывала подьячему, как хорошо застелена постель, где что лежит и как туда удобнее забираться, принимая при этом самые разные позы, что устоять Басарге стоило немалого труда.

– Ладно, милая, – наконец остановил боярин ее старания. – Вечером разберусь. Давай лучше к купцу Бачурину меня отведи. Хочу узнать все подробности, о каковых в жалобе не отписано. Я сюда не для блуда приехал, а по царскому поручению. Веди.

Похоже, среди гостей он оказался единственным, кто устоял перед соблазнами, – поскольку в горнице с богато накрытым столом тоже оказался один.

– Сюда велено опосля-то привести, – сообщила девка, накручивая на палец прядь русых волос. – Более ничего не ведаю.

– Ступай, дальше я сам, – шагнул в дверь хозяин дома, слегка поклонился: – Прошу-то к столу, боярин. Откушай, чем Бог-то послал.

Даже без шубы купец Бачурин был крупен собой, на одутловатых щеках играл румянец, ухоженная борода, рыжая с проседью, ровно ложилась на грудь. Одет он был в синюю суконную куртку, ткань которой портной собрал на груди в несколько толстых валиков, в черные плотные шаровары и тапочки из разноцветных лоскутов кожи.

– В сапогах у нас ходить-то холодно, боярин, – поймав его взгляд, пояснил хозяин. – А в валенках по дому не погуляешь. Вот и обхожусь-то обувкой, каковую менять удобнее.

– Выходит, мне тоже валенки понадобятся? – сделал вывод Басарга, но тут же отмахнулся. – О сем потом. Ты мне лучше о смуте расскажи. Кто затеял, по какому поводу, что деял, к чему призывает?

– Летом сын мой на Терском-то берегу на стоянке с семью ладьями стоял. Так на него люди варгузинские напали, товар и корабли-то отобрали, людей кого поймали, смерти лютой предали, а средь прочих многих поранили. Убытку только рухлядью и рыбой тыщу-то двести рублей, да корабли, да семьям нужно-то откуп за погибших платить. Иные же из ладей и в Варзуге, и в Умбе видели, то точно ведаю, варяги мои тамошние отписались. Грумланы их задешево перекупили. В море ушли, теперича и не найдешь. Могут-то улов в Лунский город отправить, нурманам продать али просто на острове оставлять, на иных лодках возвертаясь…

– Постой! Ты про бунт сказывай, Прокоп. Что мне грумланы и ладьи с товаром?

– Так ведь товар не простой, боярин. Подати царские-то, десятина. Я на откуп тони семужные на Терском берегу взял и еще иные платежи внес с наддачей. Их сынок в Холмогоры и вез. Коли царское добро грабят-то, а сборщиков тягла на копья накалывают, разве это не бунт?

Басарга в задумчивости потер лоб.

Он понимал, что купец ищет мести за сына. За бунт спрос завсегда серьезнее, нежели за простой разбой. Зачинщиков всех найдут обязательно, накажут примерно, дабы другим неповадно было. А грабеж – дело губного старосты. А тот глубоко копать не станет. Кого поймает – того повесит. А кто улизнет – тем и утруждаться не станет. Разница же в деянии выходила совсем тонкая, только в жертве. Коли купца обирали – поступок один. Казну – уже другой.

– В Варзуге иных из татей корабельщики мои признали, – неуверенно добавил Прокоп Бачурин. – Однако же старосте тамошнему-то указать на них убоялись, ибо подозревают соучастие его в сем бесчинстве. Как бы самих-то за донос не побили. Однако же Беляш, корабельщик юный из Териберки, даже вожака разбойничьего-то признал и до дома выследил.

– Ладно, разберемся, – кивнул подьячий. – Неси податные книги. Буду проверять.

– Зачем? – не понял откупщик. – Это ведь меня-то грабили, а не я!

– Учетные книги надобно проверять всегда, – поведал ему о своем принципе Басарга. – Ибо большинство ответов завсегда в них скрывается. Посему неси. Как просмотрю, тогда дальше решать и стану.

Дело у Прокопа Бачурина было обширным: тут и рыбацкие тони, и солеварни, и портовые услуги, и заготовка жира, и торг привозным товаром. Знамо, и книги учетные были толстыми и в большом количестве. На их изучение у опричника ушло чуть менее двух недель, после чего Басарга написал отписку об изъятии податной книги и позвал побратимов собираться в дорогу – ловить душегубов, которых уже успели опознать уцелевшие жертвы грабежа.

Прокоп Бачурин сыску помогал, как мог. И не только угощая и развлекая гостей, но и быстро найдя для них полтора десятка лопарских собачьих упряжек. Неведомое Басарге средство передвижения оказалось на удивление стремительным – триста верст до Кемского посада путники одолели всего за четыре дня, остановившись на ночлег у воеводы боярина Оничкова.