– Руки мыть! Будете мне ассистировать!

Юрий Львович пользовался среди криминальной публики огромным уважением. Бесстрашный старик никому не отказывал в помощи и никого не сдавал властям.

– Я давал клятву Гиппократа, – говаривал иногда доктор Наппельбаум, – и я обязан помогать каждому человеку, независимо от того, соблюдает ли он законы. Если я откажусь помогать раненому, он умрет, и его смерть будет на моей совести. Если я вылечу его, а потом сдам властям, в следующий раз ко мне не придут за помощью, и тогда погибнут люди. Я врач, мой профессиональный долг – лечить людей, а не помогать полиции в ее работе.

Правда, некоторые пациенты очень щедро платили хирургу, и он от их денег не отказывался, но, если раненый не мог заплатить, он не настаивал на оплате и лечил всех одинаково успешно.

Почему власти закрывали глаза на противозаконную деятельность старого врача, оставалось для всех загадкой. Может быть, он когда-то вылечил кого-то из очень значительных людей, и бывший пациент прикрывал его из благодарности, может быть, так распорядились уголовные авторитеты – но факт был налицо: Юрий Львович лечил раненых «братков» и прочую сомнительную публику, не встречая сопротивления со стороны правоохранительных органов.

– Раньше вы не прибегали к моим услугам, – проговорил хирург, намыливая руки и с любопытством глядя на Маркиза, – вы, насколько я знаю, всегда избегали насилия в любых формах.

– Избегал, – подтвердил Леня, помогая Наппельбауму натянуть тонкие резиновые перчатки, – это произошло помимо моей воли.

– Знаете названия хирургических инструментов? Сможете мне ассистировать? – осведомился хирург, подходя к столу.

– Постараюсь.

– Тогда для начала сделайте своему другу инъекцию вот этим шприцем, смесь я уже подготовил.

Наппельбаум быстро справился с пулевым ранением в спине, но очень долго возился с растерзанным собачьими клыками плечом, то и дело качая головой и недовольно бормоча что-то себе под нос.

Закончив операцию, он снял перчатки и твердо заявил:

– Никуда увозить его сейчас нельзя, он не в том состоянии. Пусть полежит пока у меня.

– Но вам ведь некогда им заниматься…

– Я приглашу медсестру из своей клиники, она присмотрит за ним. У нее большой опыт ухода за хирургическими больными.

– Большое спасибо вам, доктор! – с чувством проговорил Маркиз, положив в карман белого халата пачку денег. – Если вы позволите, завтра я приеду проведать его.

* * *

На следующий день он выполнил свое обещание.

Маркиз свернул с Каменноостровского на Карповку и заехал в тихий небольшой дворик.

– Подожди меня, я недолго, – Леня заглушил мотор и повернулся к Лоле, – только узнаю, как Вензель себя чувствует и не нужно ли ему чего-нибудь принести.

Он поднялся на второй этаж и позвонил в квартиру доктора Наппельбаума.

Звонок гулко раскатился за дверью, но никто в квартире не отозвался.

«Что там случилось, – озабоченно подумал Леня, – если Юрий Львович ушел, должна была остаться сиделка. Не мог же он оставить тяжелого послеоперационного больного без присмотра!»

Он еще раз надавил на кнопку звонка, без особой надежды на успех. Ответом на звонок по-прежнему было молчание.

Леня на всякий случай толкнул дверь, и она легко подалась.

Маркиз вытащил пистолет, снял его с предохранителя и шагнул в квартиру. Там царила мертвая тишина, только откуда-то, по-видимому, со стороны кухни, раздавался мерный звук падающих в раковину капель.

– Юрий Львович! – вполголоса окликнул врача Маркиз, хотя и понимал уже, что это бесполезно.

Он толкнул дверь той комнаты, где накануне проходила операция, во время которой он ассистировал хирургу.

В первый момент ему показалось, что все в этой комнате осталось точно таким же, как вчера, – безжизненное тело на столе, до половины прикрытое белоснежной простыней…

В тот же момент Маркиз понял, что Наппельбаум не оставил бы Вензеля на целые сутки лежать на операционном столе, и шагнул вперед.

Вензель лежал в той же позе, что вчера, но его никак нельзя было принять за живого человека. Его кожа была того страшного воскового оттенка, который можно увидеть только в морге, и вся его поза была абсолютно неживой…

Маркиз подошел поближе и увидел черную круглую дыру у него во лбу, не оставлявшую никаких сомнений – это было входное отверстие револьверной пули.

Маркиз, нервно сжав рукоятку пистолета, огляделся по сторонам.

И тут же увидел торчащую из-за стола ногу в мягкой домашней туфле и неловко завернувшейся брючине. Он обошел вокруг стола и увидел Юрия Львовича Наппельбаума.

Старый хирург лежал на боку, раскинув руки и глядя в потолок мертвыми, широко открытыми глазами. В правой руке он сжимал шприц, наполненный золотистой прозрачной жидкостью.

«Значит, они побывали тут почти сразу же после меня, – мелькнуло у Маркиза в голове, – мы с Лолой быстро уехали, поменяли машину, и только поэтому они не сели нам на хвост. Однако кто-то же их навел на старика Наппельбаума? Что за черт, у этого Хорька везде свои люди…»

Все это Маркиз додумывал уже на бегу. Он выскользнул из квартиры старого хирурга и тенью метнулся во двор. Лола ждала его в машине за два квартала до дома. Маркиз подумал: он только потому не попал в засаду, что Хорьку даже не вступило в голову, что он, Маркиз, приедет проведать больного Вензеля на следующий же день! В противном случае Хорек непременно оставил бы тут своих боевиков, и Маркиз сейчас имел бы очень бледный вид – в буквальном смысле слова, потому что стал бы таким же покойником, как и Вензель. И еще он подумал, что, к счастью, Вензель, когда они, люди Хорька, пришли его убивать, был еще под действием наркоза, иначе бандиты узнали бы от него адрес той квартиры на Гражданке, где они с Лолой сегодня ночевали. Домой они не рискнули сунуться, и Лола страшно переживала, как там Пу И. Кот и попугай вполне могли прожить самостоятельно несколько дней, они не скучали в обществе друг друга, но песик был очень привязан к Лоле. И вообще он не привык быть один, да и выводить на прогулку собаку все же нужно.

И уже на подходе к машине, осторожно оглядываясь и призвав на помощь свою интуицию и обостренное чувство опасности, Маркиз подумал, что Хорек преступил все законы криминального мира. Он убил врача, которого знал весь город, который безотказно лечил людей в любое время дня и ночи, не спрашивая, откуда у человека взялась ножевая или огнестрельная рана. Доктора не трогала даже полиция, он был под защитой бандитского закона. Люди, которых он вылечил, испытывали к нему огромное уважение и обычную человеческую благодарность. Люди, которые еще не успели к нему обратиться, помнили, что все они ходят по лезвию бритвы, и, как поется в известно оперной арии – «Сегодня – ты, а завтра – я», так что уважали старика хирурга заранее.