— Скажите, пожалуйста, кто это? — Таня показала на портрет Сергея.

— А черт его знает, — лениво протянул тот.

— Но… Откуда у вас этот портрет? Его же написали вы? — снова спросила Таня.

— Ну я, — процедил бородач. — А этот парень… Так, чудак какой-то… За работу расплатился, а лист не взял. «Ты, говорит, его себе для рекламы оставь», — хмыкнул он и добавил: — Еще и приплатил за это…

— Я хочу купить его у вас, можно? — Таня полезла за кошельком в сумку.

— Бери, конечно…

Вдруг художник вспомнил что-то и оживился.

— Послушай, подруга, а это не для тебя ли он на обороте послание оставил?

— Где? — задохнулась Таня.

Она схватила портрет и перевернула.

«Танюша! — прочитала она на обратной стороне. — Мне удалось выяснить, что от взрыва ты не пострадала. Слава Богу! Я буду ждать тебя каждый день у Центрального телеграфа на Тверской с 17 до 24. Очень прошу тебя, появись.

P.S. Я улетаю 12.08. в 14.00 из Домодедово, рейс 631».

12 августа — это почти три недели назад, и никакого адреса…

Не замечая ничего вокруг, Таня горько, навзрыд заплакала.

Снова бесконечной чередой потянулись унылые, однообразные дни.

Портрет отныне висел на стене Таниной квартиры, но для нее это служило слабым утешением. Вторая, окончательная потеря Сергея совершенно выбила Таню из колеи. В довершение этого опять начались сложности на работе.

Не дожидаясь конца отведенного срока, Таню стали нагружать переводами с фарси. Поначалу это были стандартные деловые письма, с которыми ей вполне удавалось справляться. Но вскоре пошла специальная документация, объем и сложность текстов резко возросли, и Таня поняла, что одной ей их не осилить. Нужна была квалифицированная помощь — хотя бы на первых порах.

И она обратилась к своей старой, еще школьной подруге Римке, у которой — Таня это знала — в друзьях и знакомых ходило пол-Москвы. Та обещала все устроить и, действительно, уже на следующий день привела ей помощницу, по ее определению «классную фарсистку».

В течение трех вечером они вдвоем разбирали скопившуюся кипу переводов. Ее помощница в самом деле знала язык в совершенстве, Таня многому у нее научилась. За оказанную услугу она щедро расплатилась, и женщины расстались, весьма довольные друг другом.

Капитан Лощинин слушал начальника вполуха. Он опять думал о Татьяне, хотя изо всех сил старался не делать этого. Все уже давно было ясно — он не нужен ей. Она же сама говорила, что каждый день ходит по Арбату на работу, значит, не заметить портрета Таня не могла. И тем не менее к телеграфу она не пришла…

Начальник погранотряда полковник Панин закончил совещание и отпустил офицеров. Лощинин заглянул к «почтарям», чтобы захватить на заставу свежую корреспонденцию. Он бегло просмотрел стопку писем. Одно из них было ему — от сестры. Писала она крайне редко, поэтому Сергей распечатал его тут же, в коридоре штаба.

После шутливого приветствия и немудреных семейных новостей Лощинин прочитал в письме следующее.

«Серик (так, на восточный манер, сестра звала Сергея с детства), со мной на днях произошел прелюбопытнейший случай. Одна знакомая попросила меня помочь своей подруге с переводами с фарси. Я была совсем не прочь подработать и согласилась. Так вот. Представь себе мое удивление, когда, явившись в дом к этой даме, я увидела у нее на стене твою физиономию! И хотя мне было крайне интересно узнать, откуда у нее портрет моего братца, я проявила благоразумие и от вопросов воздержалась.

Серик, дорогой, утоли же мое любопытство и раскрой тайну, я никому слова не скажу — ты же меня знаешь. Неужели этим летом в Москве ты успел разбить девичье сердце?

А если серьезно, то Татьяна мне очень понравилась. Милая, порядочная и неглупая девушка. Я, конечно, не знаю, что у вас с ней произошло, но она страдает — это очевидно. Подумай, Серик, может, тебе все же следует ей написать?

На всякий случай вот тебе ее адрес.

Шеховцова Татьяна, Москва, улица…»

Лощинин, не дочитав письма, резко развернулся и быстро зашагал по коридору.

Коротко постучав, он вошел в кабинет начальника отряда.

— Товарищ полковник, мне срочно надо в Москву, — сказал от порога Лощинин.

— А мне — в Сан-Франциско, — ответил полковник, не поднимая головы.

— Я серьезно. Вопрос жизни и смерти, — твердо, даже мрачно сказал Сергей.

Панин тяжело вздохнул и поднял на него усталые глаза.

— Ну что ж, рассказывай, — он показал Лощинину на стул.

— Не могу, Борис Петрович. — Сергей остался стоять. — Но мне действительно срочно надо в Москву, и это крайне важно. — Он не мигая смотрел на начальника отряда, стараясь всем своим видом показать исключительную серьезность своих слов.

Полковник Панин вздохнул еще раз. Любого другого офицера с такой просьбой он давно бы уже выставил за дверь, но Сережка Лощинин… Начальник лучшей заставы, вся грудь в орденах, два ранения — такому отказать непросто.

— Сколько тебе нужно? — хмуро спросил полковник.

— В Москве? День хотя бы…

— Значит, так… — Панин заглянул в какие-то бумаги. — В среду Сметанюк отправляется в Тверь за пополнением. Я постараюсь тебя к нему «пристегнуть». Останешься в Москве — в Твери тебе делать нечего. У тебя будет двое суток. Обратно вернешься с командой. Все. Иди.

— Спасибо, Борис Петрович! — Сергей повернулся к двери и услышал за спиной вопрос начальника:

— На свадьбу-то пригласишь, герой?

Лощинин оглянулся и растерянно пожал плечами:

— А будет ли она, свадьба?

— А то? Обязательно будет! — Полковник подмигнул Сергею и постучал по крышке стола. — Можешь мне поверить — у меня на это дело нюх!

Лощинин выскочил из метро и остановил какую-то женщину, чтобы узнать, как попасть на нужную улицу. Та охотно стала объяснять симпатичному офицеру дорогу, показывая направление. Сергей взглянул вслед за ее рукой на другую сторону улицы и… увидел Татьяну!

— Таня! — громко и радостно позвал он.

Она услышала окрик и стала растерянно озираться по сторонам.

— Таня!!! — еще громче крикнул Сергей и, сорвав фуражку, отчаянно замахал ею над головой.

Тут она наконец заметила его, охнула изумленно и, счастливая, замахала в ответ.

Сердце Сергея бешено рвалось из груди, дыхание перехватило, но он все-таки прокричал то главное, ради чего летел к ней за тысячи километров.

— Я люблю тебя, Таня!

Но шум широкой и оживленной московской магистрали заглушил его сдавленный крик. Таня, смеясь и качая головой, показала, что не расслышала его, не поняла.