Отовсюду неслись крики, стоны, причитания.

Будто невзначай, будто мимоходом около согбенных от горя людей останавливались ишаны и иманы, их мюриды и присоединялись к причитаниям:

— О, трижды проклятые большевики, неверные кафиры, вы превратили наш пленительный Коканд в Байт-Уль-Хазан[15]! Мы никогда не забудем этот день, мы вечно будем ненавидеть вас и вашу Советскую власть!

Эти слова заражали сердца и разум мусульман неверием и гневом. Женщины кричали еще громче, били себя кулаками в грудь, рвали волосы и царапали лица ногтями. Старики не стеснялись слез, выдирали седые клочья бород...

Когда совсем стемнело, в дом ишана Наим-Кудрата заспешили люди. Шли поодиночке, озираясь, проскальзывали в калитку, точно в щель в заборе.

Гостей встречал сам ишан. Стоя посередине комнаты, устланной тяжелыми коврами, он указывал вошедшему на его место, то есть на свернутое вдвое шелковое одеяло, и тотчас, еле заметно, отвечал на почтительный поклон другого.

Приглашенных было одиннадцать: Хамид-Чатак, Суфи Аббасов, Кадырхан-Тюря, Анвар-Кары, Камил-Кази, Араббай... Одиннадцатый сидел несколько в стороне от других. Никто, кроме ишана и Хамид-Чатака, его не знал и поэтому смотрели на сидящего искоса, с плохо скрываемым любопытством, с немым вопросом — кто такой? Лет ему было около сорока. Среднего роста, плотный, с черными пышными усами и небольшой окладистой бородкой.

Свою речь Наим-Кудрат начал со слов о необходимости создания комитета «Иттихад-вэ-тереке» во главе с Хамиджаном Мухамедовым. Комитет через верных людей будет создавать повсюду секретные группы по десять-двадцать человек. Множество таких организаций должно быть в каждом городе, кишлаке, махалле. Возглавят их ишаны, муллы, баи, торговцы.

— Мы будем с именем аллаха на устах призывать правоверных к священной борьбе с Советской властью. Пусть наши люди всеми способами разжигают ненависть у мусульман к неверным, — ишан бросил быстрый взгляд на Суфи Аббасова. Тот в знак согласия прикрыл глаза.

— Таксырлар! Вам предстоит услышать еще одну тайну. Она касается секретной борьбы с большевиками. Вы должны помнить, что у нас есть длинные руки и чуткие уши — отныне мы будем знать все, что делается в большевистском штабе.

У слушающих от напряженного внимания бровь не шевельнулась, глаз не моргнул.

— Среди нас присутствует верный сын ислама Мансур Валиханов! — все точно по сговору повернулись к одиннадцатому. Ах, вот это кто! Сын известного кокандского крупного торговца, верный служака полиции.

— Мы решили сделать Мансура помощником главного кокандского большевика Бабушкина, да будет над ним и его семейством вечное проклятие! Валиханов запишется в партию большевиков, русский язык он знает хорошо. А задание, которое мы ему поручим, он сумеет выполнить, пусть это будет даже очень трудно.

Заговорщики снова повернулись в сторону Валиханова. Они сразу поверили, что Мансур выполнит любое поручение.

И снова Мансур Валиханов промолчал.

Ишан устремил свой взор на Кадырхана-Тюрю:

— Вас хорошо знают и чтут в Тюря-Курганской и Касан-Сайской волостях Наманганского уезда. Вас уважают и в Андижанском уезде. Мы предлагаем вам выехать в Тюря-Курган и оттуда руководить работой против Советской власти. Надо создать там тайные комитеты «Иттихад-вэ-тереке», организовать отряды гази и начать подготовку газавата против русских. Проверьте близких вам людей, отберите самых достойных, пошлите их к большевикам: пусть они проникнут в ревком, в совет, в милицию — всюду. Иргашу мы тоже поможем. Он свой человек. Его крепко обидели большевики, поэтому он будет мстить им. У него под рукой пятьсот джигитов. От нас он получил двести винтовок. Мы еще дадим ему оружие. Чем больше людей мы привлечем на свою сторону, тем скорее наступит конец проклятой власти большевиков.

Тюря в ответ закивал, точно автомат. Улыбка восхищения от слов ишана разлилась по его лицу и делалась с каждой секундой все шире. Он громко сказал:

— Светлейший хазрат! Вы открыли нам глаза и указали светлый путь избавления от большевиков. Следуя вашему учению, мы всколыхнем мусульманский океан, и он захлестнет Советскую власть и всех кафиров, проклятых аллахом!

Тайное заседание духовных и финансовых магнатов Коканда и всей Ферганской долины закончилось перед рассветом.

Нищенка

Стоял теплый весенний день, близилось лето. По кривым, пыльным улицам кишлака Султанбаяз шли и ехали на базар дехкане. Под густой листвой карагача, напротив дома бая Атаджана, сидела на разостланном халате нищенка. Рядом лежала грязная старая тюбетейка, в ней — несколько мелких монет, медных и серебряных царской чеканки, да куски сухой ячменной лепешки. Никто из редких прохожих не задавался вопросом, почему на этом, обычно безлюдном, месте появилась старуха-нищенка. Сидела она здесь третий день, вполуоборот к дому Атаджана, и очень мало интересовалась дорогой на базар.

Проезжавший мимо на белом ослике дехканин вынул из-за пазухи халата лепешку и, не останавливаясь, ловко бросил ее на разостланный халат. Нищенка подхватила лепешку, забормотала слова молитвы. И вдруг точно поперхнулась: внимательный глаз, проглядывающий сквозь драную сетку чачвана, вонзился в ворота дома Атаджана...

Тяжелые ворота растворились. На улицу выехал на прекрасном вороном коне хозяин дома, за ним — пятеро вооруженных джигитов. Нищенка осталась недвижима, даже пальцы рук не шевельнулись до того мига, пока Атаджан с джигитами не скрылся за поворотом дороги. Старуха резко вскочила на ноги и тут же, словно спохватившись, сгорбилась, опираясь на палку, засеменила к дому бая.

Открыв калитку, она вошла во двор, направилась к внутренней стене, за которой скрывалась ичкари. Подойдя к женской комнате, старуха, не поднимая чачвана, решительно, без стука открыла дверь. Переступила порог. В комнате находилась младшая жена Атаджана Халима, она стояла около зеркала и внимательно себя разглядывала.

— Кто?

Ответа не последовало. Халима повернулась... и, чтобы не закричать, вынуждена была зажать рот руками. Перед ней стоял красивый юноша с револьвером, нацеленным прямо ей в лицо.

— Где Офтоб, говорите немедленно?

У Халимы от испуга подкосились ноги, она присела, запричитав. Юноша опустился рядом, и уже не гнев, а смущение были на его лице. Когда же он заговорил, голос его дрожал от волнения.

— Не бойтесь меня, я жених Офтоб, похищенной Атаджаном. Умоляю вас, скажите, где она?

Несколько секунд прошло, а Халима успела превратиться из испуганного ягненка в заинтригованную кокетку. Она смотрела на юношу с томным удивлением, с любопытством, смешанным с восхищением.

— Вы же рискуете жизнью!

— Знаю, знаю, апа-джан, — умоляюще проговорил юноша и еще ближе придвинулся к Халиме. Она вздрогнула, но не отодвинулась, наоборот, развела пальцы своих рук так, что Шарипджан мог хорошо разглядеть ее прелестное лицо и длинные,