Особа же, держа перед собой обеими руками чашку, внимательно смотрела на меня и с удовольствием отхлёбывала кофе.

– А почему ты институт бросила?

Ольга удивилась:

– С чего ты взял, что я бросила институт?

– Слухами земля полнится.

– Я покажу тебе диплом. Он дома, у бабушки, – пожала она плечиками и добавила: – Может, тогда ты начнёшь мне верить больше чем, Светке.

– И какой же институт ты закончила?

– Тот же, что и Света.

– А она какой?

Ольга посмотрела на меня с любопытством.

– А она что, тебе не сказала?

Я отрицательно покачал головой, на что Ольга загадочно ответила:

– Вот и спросишь у неё когда-нибудь. Может, она тебе и скажет, если будешь себя хорошо вести.

Посчитав тему исчерпанной, она дала мне телефон своего знакомого шаромыжника, чтобы я по-мужски поторопил его с ремонтом. Я попробовал было отказаться, но быстро сдался и набрал номер. Правда, не мастера, а Светланы, но трубку никто не взял. Ольга, словно что-то почувствовав, отобрала у меня трубку и сама принялась названивать. Я собрался было пойти в комнату посмотреть телевизор, но остался на кухне, услышав, что говорит она с Леной.

Болтали они минут пятнадцать, сначала о каких-то пустяках, а потом по Ольгиным взглядам в мою сторону я понял, что речь идёт обо мне. Положив трубку, Ольга вцепилась в меня как клещ и снова приступила к допросу с пристрастием.

– Зачем ты ходил вчера к Ленке?

– Просто не знал её телефона, – сделал я попытку встать.

– Сиди! Забыл вчерашнее? Зачем она тебе понадобилась?

– Тебя искал.

– И о чём же вы с ней говорили? – стала она поглаживать меня по голове.

– О погоде, о политике, о проблемах сельского хозяйства.

– Не ври, – схватила она меня за волосы. – Что она тебе сказала?

– А что она должна была мне сказать?

– Она говорит, что вы "очень мило побеседовали". О чём?

– Да ни о чём! – попытался я снова встать, но безуспешно. – Я спрашивал, где ты можешь быть, потому что беспокоился за тебя. А сейчас понял, что зря беспокоился. В следующий раз, когда ты пропадёшь, я вздохну с облегчением.

– Почему ты мне сразу не рассказал?

– Потому что не придал этому значения. И не хотел лишних эксцессов, – добавил я с горечью.

– Ты мне должен всё рассказывать. И сразу. Понял? – поцеловала меня мерзавка в лоб и, улыбаясь, спросила, когда будет готова машина. Пришлось мне таки звонить шаромыжнику, и пару минут спустя я ей ответил, что машина будет готова только завтра, но можно забрать и сегодня, если её не слишком интересует качество.

Ольга постановила забрать машину сегодня.

Ближе к вечеру девица погнала меня за машиной, не дав спокойно посмотреть телевизор, в который я не заглядывал, кажется, целую вечность. Свою спешку она мотивировала тем, что надо ещё будет заехать к Лене за вещами и к дяде Мише – художнику, за серёжками, которые она у него забыла. Насчёт Лены я не возражал, а вот насчёт дяди Миши сомневался – куда спешить? – не наденет же он, в самом деле, её серёжки.

На моих часах было уже без четверти восемь, когда мы подъехали к дому Лены.

– Подожди меня здесь, я быстро, – сказала Ольга, припарковав машину невдалеке от подъезда.

– Будет невежливо, если я не поздороваюсь с человеком, предоставившим нам кров и стол в трудную минуту, – заметил я.

– Ничего, она не обидится, – захлопнула Ольга дверцу и упорхнула, оставив меня в одиночестве.

Минут через двадцать Ольга вернулась с большим пакетом в руках. Забросив его на заднее сиденье, она уселась на своё место, и мы отправились дальше.

– Лена обиделась, что я не поднялся?

Ольга, внимательно следя за дорогой, ответила:

– Даже не спросила, где ты. Она уже давно забыла о твоём существовании.

– А вот сейчас ты точно врёшь.

– Все вы мужики – мерзавцы, – метнула она в меня испепеляющий взгляд. – Как увидите смазливую рожицу, так и вскакиваете, забыв штаны натянуть.

– Это точно, – легко согласился я. – Наверное, именно поэтому я сейчас и сижу без штанов.

Вот так мы и пикировались, пока не оказались у дома дяди Миши. Он жил в переулке недалеко от улицы Дурова, в двухкомнатной квартире. Одна комната была его мастерской, а другая – картинной галереей. Точнее, даже не галереей, а складом-запасником. Сам он обретался на кухне – там спал, ел и гостей принимал. На вид ему было лет шестьдесят, но Ольга ещё в машине мне сказала, что ему семьдесят четыре. Это был весёлый, жилистый старичок с седой бородкой, громовым голосом, и с каким-то, я бы сказал, молодецким озорством.

Ольга сообщила ему, что мы только на минутку – она забыла у него свои серьги, но дядя Миша её и слушать не стал. Он взял Ольгу за руку и повёл на кухню, приглашая и меня следовать за ними, что я из любопытства и сделал. На кухне он легонько подтолкнул Ольгу к дивану и заявил, что мы должны разделить с ним праздник. Ольга, смеясь, спросила, что это за праздник у него сегодня, на что дядя Миша, загадочно подмигнув ей, вытащил из холодильника бутылку "Пшеничной" и, так же загадочно подмигнув мне, объяснил, что благодаря Светланиному знакомому – показал он пачку немецких марок, а Ольга посмотрела на меня многозначительно – продал сегодня две картины. В общем, мы остались "разделить с ним праздник".

Ольга пить отказалась, сославшись на то, что она за рулём. Поэтому нам с дядей Мишей пришлось уничтожить бутылку вдвоём. После чего он достал ещё одну и заявил Ольге, что мы сегодня ночуем у него, потому что он немедленно начнёт её новый портрет. Я сказал, что не видел ещё старого, и дядя Миша принёс его на кухню. Ольга была на нём как живая, и я даже стал путаться – где она настоящая, а где её портрет. В середине банкета настоящая Ольга, сказав "ну, это надолго", ушла спать. Мы с дядей Мишей не заметили её отсутствия, поскольку на кухне остался портрет, который нас внимательно слушал, а, самое главное, молчал, не мешая мужскому разговору своими ехидными шпильками. После второй бутылки дядя Миша достал третью.

Что было дальше, помню очень смутно. А проснулся я от настойчивых и нахальных толчков в бок. Открыв глаза, я увидел Светлану, собирающуюся поливать меня из художественно расписанного ковшика, и вежливо спросил:

– Что вы делаете? Вы с ума сошли!

– Вставай, алкоголик, – раздражённо ответила она и плеснула в меня водой.

– Да вы и вправду рехнулись, – возмутился