— Нет, Джонни, нет! — Она настойчиво покачала головой. — Послушай меня.

Он остановился. Огонь в его глазах медленно гас.

— Послушай, Джонни, Бог видит, я не святая, но… ну, я не хочу, чтобы мы… не на диване в доме другой женщины. Так я не хочу.

* * *

Бенедикт вывел большой «бентли» цвета меда из потока уличного движения на Бермондси-стрит и повернул в ворота склада. Остановился у погрузочной платформы и вышел.

Снимая перчатки, он оглянулся на платформу. На ней возвышались готовые к распределению груды товаров. Ящики южноафриканского вина и спирта, консервированные фрукты в коричневых картонных коробках, консервированная рыба, сорокагаллонные бочки рыбьего жира, связки сырых шкур, ящики с неизвестными товарами — все то, что производит Южная Африка.

Агентство ВДБ необыкновенно разрослось за те десять лет, что им управлял Бенедикт.

Перепрыгивая через три ступеньки, Бенедикт поднялся на платформу и прошел между грудами товаров, пока не оказался под высоким потолком в полутьме. Он шел с уверенностью человека, идущего по своей территории, — широкоплечий и высокий, и полы пальто развевались. Кладовщики и носильщики почтительно приветствовали его, а когда он вошел в главную контору, все зашевелились, машинистки начали перешептываться: как будто ветер пронесся по лесу.

Управляющий выскочил из кабинета навстречу Бенедикту, чтобы проводить его внутрь.

— Здравствуйте, мистер Ван дер Бил. Сейчас принесут чай. — Он стоял наготове, чтобы принять пальто Бенедикта.

Встреча продолжалась полчаса, Бенедикт прочел недельный отчет о движении товара, время от времени задавая вопросы, с удовольствием или неудовольствием отмечая отдельные моменты. Многие знавшие его были бы удивлены. Это не был знакомый им вялый плейбой — бизнесмен с жестким взглядом холодно и безжалостно добивался от своего предприятия наибольшей прибыли.

Кое-кто удивился бы, откуда взял Бенедикт капитал, чтобы финансировать дело такого размаха, особенно если бы знать, что он владел и недвижимостью и что Агентство ВДБ — не единственная его ставка в мире бизнеса. Он не получал денег от отца: Старик считал Бенедикта неспособным продать с выгодой фунт масла.

Встреча закончилась, Бенедикт встал, надевая пальто, а управляющий подошел к серому стальному сейфу в углу, набрал комбинацию и распахнул тяжелую дверцу.

— Пришло вчера, — объяснил он, доставая из сейфа банку. — На «Лох Эльсиноре» из Уолвис Бей.

Он протянул банку Бенедикту, который мельком осмотрел ее, слегка улыбнувшись рисунку прыгающей сардины и надписи «Сардины в томатном соусе».

— Спасибо. — Он положил банку в брифкейс, и управляющий проводил его к «бентли».

* * *

Бенедикт оставил «бентли» в гараже на Броадвик-стрит и пошел через суету Сохо, пока не добрался до мрачного кирпичного здания за площадью. Нажал звонок против таблички «Аарон Коэн, гранильщик алмазов» и, когда дверь открылась, поднялся по лестнице на четвертый этаж. Снова позвонил, немного погодя кто-то взглянул на него в глазок, и почти тут же дверь открылась.

— Здравствуйте, мистер Ван дер Бил. Входите! Входите! — молодой привратник закрыл за ним дверь. — Папа вас ждет! — продолжал он, когда они оба взглянули в глаз видеокамеры над железной решеткой, преградившей вход.

Тот, кто увидел их на экране, был удовлетворен, — зажужжал электромотор, и решетка отодвинулась. Привратник провел Бенедикта по коридору.

— Дорогу вы знаете. Папа в своем кабинете.

Бенедикт оказался в убогой приемной с вытертым ковром и парой стульев, похожих на списанные министерством труда. Он свернул в правую дверь и через нее прошел в длинную комнату, очевидно, занимавшую большую часть этажа.

Вдоль одной стены тянулся узкий верстак, к которому были прикреплены двадцать маленьких токарных станков. К каждому станку вела трансмиссия с центрального пояса, проходившего под верстаком. На человеке, обслуживавшем машину, был белый халат; этот человек улыбнулся Бенедикту:

— Здравствуйте, мистер Ван дер Бил, папа вас ждет.

Но Бенедикт на мгновение задержался, наблюдая за процедурой опилки. В шпинделе станка был зажат алмаз, и рядом кружилась циркулярная пила из фосфорной бронзы. На глазах у Бенедикта человек вернулся к своему занятию

— смазывал лезвие каждой пилы пастой из оливкового масла и алмазной пыли, потому что алмаз резала вовсе не бронза. Только алмаз может резать алмаз.

— Прекрасные камни, Ларри, — заметил Бенедикт, и Ларри Коэн кивнул.

— Все — от четырех и пяти карат.

Бенедикт склонился ниже, осматривая один из камней. На камне индийскими чернилами была нанесена линия разреза. Бенедикт знал, какие размышления и обсуждения, какие осмотры и споры с привлечением всего богатого опыта мастерской предшествуют каждой такой чернильной линии. Требуется не меньше двух дней, чтобы распилить один алмаз, поэтому Бенедикт оставил станок и пошел дальше.

По другую сторону комнаты сидели остальные братья Коэны. Восемь человек. Старый Аарон произвел много сыновей. Они были в возрасте от девятнадцати до сорока лет, и еще двое пока ходили в школу, только готовясь вступить в дело.

— Как вам понравится этот, мистер Ван дер Бил? — поднял голову Майкл Коэн, когда подошел Бенедикт. Майкл обрабатывал прекрасный камень, делая его круглым и используя в качестве резца другой алмаз. Под станком небольшой поднос улавливал пыль от двух камней. Позже пыль пойдет на шлифовку и распилку.

— Красавец, — сказал Бенедикт. Они принадлежали к одному братству, всю жизнь занимались алмазами и любили их, как другие любят женщин, лошадей или картины.

Он пошел по комнате, здороваясь с братьями, задерживаясь на минуту, чтобы посмотреть, как старшие, все мастера своего дела, вытачивают фасеты, из которых состоят стороны идеально обработанного бриллианта. Пятьдесят восемь фасет: столы, звезды, павильоны, — вся эта огранка наделяет камень мистической «жизнью» и «огнем».

Оставив их согнувшимися над кругами, похожими на гончарный, Бенедикт прошел к двери в конце комнаты.

— Бенедикт, друг мой. — Аарон Коэн вышел из-за стола, чтобы обнять его. Это был высокий худой человек лет шестидесяти, с густой серебристо-серой гривой, с плечами, согнутыми за годы, проведенные у алмазного круга. — Я не знал, что вы в Лондоне, мне сказали, вы в Кейптауне. Вчера был день рождения Руфи. Если бы мы знали…

Бенедикт достал из кармана конверт и высыпал из него на стол двадцать семь алмазов.

— Что скажете об этом, папа?

— Ай-ай! — Папа от удовольствия похлопал себя по щекам и невольно потянулся к самому крупному камню.

— Я дожил до того, что вижу такой камень! — Он вставил в глаз ювелирную лупу, повернул камень, чтобы подставить его под естественное освещение, и принялся внимательно разглядывать алмаз.