– Естественно, помню, – огрызнулся Пухов. – А вы мне – про графики!

– Очень большой энтузиаст науки, хотя и со странностями, – продолжил Розе. – Поскольку мне приходится заниматься еще тысячей разных проблем, его помощь чрезвычайно важна. Между прочим, учился в одной группе с Татьяной Юрьевной. Она его порекомендовала, так сказать. Они и здесь часто работали вместе.

– Очень интересно, – пробормотал Пухов, обращаясь к секретарше. – Ирина, обрати на него внимание. Думаю, такие подвижники особенно важны для науки. Нам надо будет с ним встретиться. Ты меня поняла?

Яровая кивнула и сделала запись в смартфоне.

– Ксюша, – продолжил Пухов, повернувшись к внучке, – ты тоже должна подробно с ним поговорить. Возможно, он – будущий нобелевский лауреат.

– Хорошо, – ответила та.

Ей было неуютно сознавать себя в качестве руководителя Фонда «Татьяна». Еще недавно она совершенно не помышляла о такой должности, жила спокойно в Мюнхене, занималась компьютерными программами, изучала литературу и историю кино, готовилась к поступлению в Берлинский университет имени Гумбольдта на факультет философии. Смерть матери нарушила все планы, и с тяжелым сердцем она приняла предложение деда.

Пока что Ксения чувствовала себя здесь абсолютно чужой, и только директор Борис Розе дарил неясный луч надежды. Было нечто притягательное в этом серьезном и вполне еще привлекательном сорокадвухлетнем ученом. Похож на Алена Делона из старых фильмов конца прошлого столетия. Ну и что, что не молод?

Они шли по научно-производственному корпусу, рассматривали приборы и технологические линии, общались с учеными, и везде следовали точные и ясные комментарии директора лаборатории. Он подробно разъяснял суть исследовательских процессов и кратко рассказывал о назначении оборудования: климатических камер и дистилляторов, инкубаторов и блендеров, биореакторов и комплексов чистых помещений, а также десятков других устройств.

Несмотря на обилие информации, Ксения все больше и больше увлекалась новой для себя областью науки. Оказывается, это крайне интересно: создавать жизнь, причем такую, что отличается от естественно-эволюционной!

Стоя около хроматографических колонн в своем третьем отделе, Розе знакомил Ксению, Пухова и Яровую с особенностями строения морских звезд акантастеров:

– Эти существа необычайно красивы и вырастают до полуметра в диаметре. Их родина – тропические коралловые рифы, а наиболее благоприятные условия для жизни предлагает Большой барьерный риф вблизи австралийского побережья. При взрослении число лучей у акантастеров растет и может доходить до двадцати трех. Вот, взгляните!

Розе подвел их к небольшому аквариуму, в котором лениво шевелила отростками зеленовато-синяя красавица.

– Сколько у нее игл! – вырвалось у Ксении.

– Да, вы правы, – подтвердил Розе. – Они могут вырастать до трех сантиметров длины и имеют в основании ядовитые железы. Если уколоться, можно очень сильно отравиться. Поэтому, кстати, этих звезд еще называют «терновым венцом»…

Обход завершился через несколько часов. Пухов с Яровой улетел на вертолете в поместье, пожелав на прощание внучке не унывать и постоянно быть с ним на связи; Розе откланялся, поскольку его ждали неотложные административные дела; и осталась Ксения одна в своем новом кабинете.

Одна ли? Здесь еще совсем недавно работала ее мать. Казалось, дух Татьяны Нижегородской сохранился тут, как сохранилось кресло, в котором она сидела; стол, за которым делала заметки; компьютер, в который заносились ее мысли; большая картина с разноцветными многочисленными бабочками, порхающими вокруг цветов неземной красоты… «Мама, я должна продолжить твое дело. И я продолжу. Обещаю!»

Перед Пуховым сидел маленький узкоплечий человечек в добротном костюме-тройке. На моложавом лице его, под преданно-затуманенными глазами и носом угнездилась между упругих щек заискивающая полуулыбка.

Миллиардер принимал заместителя директора ФЛГИ, надежду российской генной инженерии и «будущего нобелевского лауреата» Антона Карловича Титова в своем рабочем кабинете.

Главной примечательной особенностью помещения были полки с бесчисленными книгами. В остальном же кабинет был предельно аскетичен, и на столе, за которым сидел хозяин, имелись лишь графин с минеральной водой, стакан и раскрытая книга «Мастер и Маргарита».

«А малорослый-то редкостный прохвост, – думал Пухов, бесцеремонно разглядывая посетителя. – Пожалуй, такой же, как и я в его годы».

– Ну-с, чем могу помочь? – спросил он Титова. – Кстати, не угодно ли чайку? С медком. Этак, знаете, по-ленински, по-простому?

Даже достигнув преклонных аксакаловских лет, Пухов не мог убить в себе актера. Театр и желание лицедействовать с детства сидели в его натуре, провоцируя порой на некоторое шутовство и глумление, хотя частенько и выручали. В сущности, бизнес без артистической игры – обычная добыча денег, сходная с вульгарным пожиранием пищи.

Титов, кажется, не заметил издевки. А может быть, ощутил, но не подал вида. Тертый калач, он изобразил на моложавой физиономии безграничное счастье и подтвердил согласие:

– Конечно, конечно, Юрий Ильич! С удовольствием.

Пухов нажал на кнопку, открылась небольшая боковая дверка под одной из книжных полок, и вкатилась прямо к будущему нобелевскому лауреату тележка с подносом, сервированным фарфоровыми чайничком, чашкой, розеткой с медом, блюдом с печеньицами. Из носика чайника поднимался пар.

Титов порозовел от удовольствия и тотчас же стал излагать причину своего визита. Пухов обратил внимание, что говорит посетитель складно и крайне четко высказывает свои мысли. Ничего не скажешь: матерый человечище!

– Когда вы предложили на собрании обращаться непосредственно и напрямую к вам по поводу ускорения исследований и их внедрения на практике, я сразу понял, что наступил момент истины! – несколько высокопарно начал Титов. – Давно ждал я его, уважаемый Юрий Ильич, ох как давно! Ведь посудите сами: в учреждении шагу нельзя ступить без бюрократической рогатки. Там подпиши, здесь согласуй. Пытался я с вашей дочкой побороть эту систему, мы ведь с ней еще со студенчества дружим. Дружили то есть. Она-то человек прогрессивный, горела новыми идеями, а вот некоторые другие, и в учреждении, и повыше, палки нам в колеса вставляли. Например, бюрократ Шмудко.

Говоря речь эту, Титов одновременно быстро и ловко налил себе в чашку чая, добавил туда медку и стал помешивать напиток. Сделав паузу, он посмотрел осторожно миллиардеру в глаза, желая понять, какова реакция. Однако в пустых и мертвых глазах современного Кощея не смог он прочесть ничего: ни одобрения, ни интереса, ни укора. Собеседник ни единым мускулом лица не выказал реакции, и Титов сделал первый глоток.

– О, замечательный чай, господин Пухов! – восхитился он. – Давно такого не пробовал. Так вот, я с вами совершенно согласен, что опыты надо ускорять. И дети мрут, и обезьяны ждут дозу. Мне ведь уже пятьдесят два. Не мальчик, и годы терять не хочется. Нет, дело, конечно, не в Нобелевке, просто наука не терпит. Ксения Александровна, увы, проигнорировали-с. А наука не ждет. Наука, прошу прощения, требует. В том числе и жертв!