Он посмотрел на связанных людей, которых еще минуту назад хотел убить, и подумал: «Нет. Это несправедливо». И с этим старым, знакомым протестом его детства гнев на них утих у него в душе. Да, они порочны и греховны, но Гобинд прав: несправедливо мстить простому исполнителю, если направлявшие его рука и ум остаются безнаказанными.

Он склонился над евнухом, и тот выпучил глаза от ужаса, ожидая смерти, но Ашу просто нужен был кусок муслина. Он оторвал лоскут ткани от одежды мужчины, завернул в него драгоценности, положил сверток за пазуху и отрывисто сказал:

– Нам пора уходить. Но сперва надо позаботиться о том, чтобы эти паразиты не подняли тревогу слишком скоро. Они запросто могут подкатиться к занавесам и проползти под ними, едва мы уйдем. Их надо связать вместе и привязать к одной из колонн. У вас есть еще веревка?

– Нет, мы использовали всю, что принесли с собой, – сказал Гобинд. – Но здесь полно ткани.

Он поднял с пола тюрбан Сарджи, и с помощью его и тюрбанов пленников, чьи кушаки служили кляпами, они связали всех шестерых друг с другом, усадив в кружок спиной к одной из центральных колонн, а потом прочно прикрутили к ней, обмотав коконом разноцветного муслина.

– Ну вот. Больше они не представляют опасности, – сказал Аш, завязывая и туго затягивая последний рифовый узел. – А теперь, бога ради, пойдемте отсюда. Мы уже потеряли много времени, и чем скорее мы выберемся отсюда, тем лучше.

Никто не пошевелился. Связанная женщина шумно дышала со странным булькающим звуком; занавесы легко колебались от дуновений блуждающего ветерка, и маленькие зеркала на них сверкали и мигали, точно пристально наблюдающие глаза. Толпа на террасе и площадке для сожжения хранила относительное молчание, прислушиваясь к отдаленному гулу, сопровождавшему приближение похоронного кортежа. Но в огороженной занавесами комнате никто не пошевелился.

– Пойдемте же, – сказал Аш прерывающимся от напряжения голосом. – Мы не можем позволить себе ждать. Голова процессии будет здесь с минуты на минуту и произведет достаточно шума, чтобы заглушить стоны этих существ. Кроме того, нам нужно до темноты удалиться на значительное расстояние от долины. Чем позже мы уйдем, тем скорее после нашего ухода кто-нибудь явится сюда и обнаружит, что рани исчезла.

Но никто по-прежнему не шевелился. Аш окинул быстрым взглядом лица товарищей и был озадачен смешанным выражением недовольства, смущения и тревоги, которое увидел на них, а также тем, что все они смотрят не на него, а на Анджали. Он круто повернулся к ней и увидел, что она по-прежнему стоит спиной к ним и тоже не сдвинулась с места. Она не могла не услышать его последние слова, ибо он не понижал голоса. Однако она даже не повернула головы.

– Что такое? – резко спросил он. – В чем дело?

Вопрос был обращен скорее к Анджали, нежели к трем мужчинам, но ответил на него Сарджи.

– Рани-сахиб не уйдет, – раздраженно сказал он. – Мы поначалу решили, что, если наш план сработает, хаким-сахиб и Манилал выведут ее отсюда сразу, как только она переоденется дворцовым слугой, а я разыщу тебя, и мы последуем за ними. Так было бы лучше для всех нас, и сперва она согласилась. Но потом вдруг заявила, что не уйдет, пока не увидит, как сестра станет сати. Попробуй переубедить ее. Мы не сумели, хотя, видят боги, очень старались.

Гнев полыхнул в душе Аша, и, не обращая внимания на присутствующих, он стремительно прошагал через комнату, схватил Анджали за плечи и рывком развернул лицом к себе.

– Это правда?

Резкость его тона не передавала и малой доли ярости, владевшей им, и, поскольку Джали не ответила, он в бешенстве тряхнул ее:

– Отвечай!

– Она… Шушила… не понимает, – прошептала Анджали, чьи глаза по-прежнему хранили застывшее выражение ужаса. – Она не понимает, что… что ее ждет. А когда поймет…

– Шушила! – Аш выпалил имя так, словно это было непристойное ругательство. – Всегда Шушила, эгоистичная до самого конца. Полагаю, она взяла с тебя обещание сделать это? Очень на нее похоже! О, я знаю: она спасла тебя от смерти на костре вместе с ней, но если бы она действительно хотела отблагодарить тебя за все, что ты для нее сделала, то спасла бы тебя от мести первого министра, приказав тайно вывезти из княжества, а не попросила бы явиться сюда и присутствовать при своей смерти.

– Ты не понимаешь, – безучастно прошептала Анджали.

– О нет. Здесь ты ошибаешься. Я прекрасно все понимаю. Ты по-прежнему загипнотизирована этой истеричной маленькой эгоисткой, и ты готова рискнуть своим побегом из Бхитхора и подвергнуться ужасному увечью, заодно погубив всех нас: Гобинда, Сарджи, Манилала и меня, – чтобы только выполнить последнюю волю своей дорогой сестрицы и посмотреть, как она совершает самоубийство. Мне плевать, какое там обещание она взяла с тебя! Ты его не выполнишь. Если ты не пойдешь сама, я понесу тебя на руках!

Он испытывал неподдельный гнев, но одновременно часть его сознания говорила: «Это Джали, которую я люблю больше всего на свете и которую не надеялся больше увидеть. Наконец-то она здесь, со мной, а я в состоянии лишь злиться на нее…» Это не имело смысла. Как не имела смысла и угроза понести ее на руках, ибо если что-нибудь и привлечет к ним внимание, так именно это. Он не может нести Джали, она должна идти сама, и идти добровольно. Другого пути нет. Но если она не пойдет?..

Похоронная процессия находилась уже совсем близко. Нестройный резкий вой раковин и возгласы «Отличная работа!» и «Хари-бол!» становились все громче с каждой минутой, и отдельные голоса в толпе внизу начали подхватывать крики.

Анджали машинально повернула голову, прислушиваясь, и при виде этого медленного, заторможенного движения Аш внезапно осознал, что в нынешнем своем шоковом состоянии она не поняла ни слова из его гневных речей. Он глубоко вздохнул и овладел собой, его руки у нее на плечах расслабились и стали нежными. Ласково, словно уговаривая ребенка, он сказал:

– Ты должна понимать, милая: пока Шу-Шу думает, что ты здесь и молишься за нее, она чувствует удовлетворение. Послушай меня, Джали. Она не узнает, что тебя здесь нет. Хотя мы с тобой все видим сквозь чик, никто из находящихся снаружи нас не видит. Ты даже не сможешь подать ей знак. А если ты закричишь, она тебя не услышит.

– Да, я знаю. Но…

– Джали, ты только причинишь себе жестокую муку зрелищем, воспоминание о котором будет преследовать тебя до конца жизни. И это ей не поможет.

– Да, я знаю… но ты можешь. Ты можешь помочь ей.

– Я? Нет, дорогая. Ни я, ни любой другой из нас уже ничего не в силах сделать для нее. Мне очень жаль, Джали, но это правда, и ты должна смириться с ней.

– Нет! Это неправда!

Анджали схватила Аша за запястья, и глаза ее, прежде остекленелые, расширились, обрели осмысленное выражение и взглянули на него умоляюще, и он наконец увидел ее лицо, потому что конец тюрбана ослаб, когда он тряс ее за плечи, и сполз под подбородок.