Но ответов они не получили – по крайней мере, тех, которые хотели, – поэтому единственное, на что они были готовы, это техническое содействие в области энергетики, конверсии оборонного комплекса, сельского хозяйства и распределения продовольствия. Помимо этого, СССР мог получить статус “особого ассоциированного члена” в МВФ и Всемирном банке[2027]. Услышав это, Горбачев потерял самообладание, хотя и до встречи был весь на нервах. Перед саммитом, во время общей трапезы, он признался Бушу, что у него складывается впечатление, будто президент США еще не решил, каким он хочет видеть Советский Союз, будто он смотрит и не видит, что Советы уже делают, и говорит: “Молодец, мол, Горбачев! Продолжай, желаем тебе удачи! Такая вот хорошая поддержка – варитесь, мол, в своем котле, это нас (американцев) не касается”[2028].

Черняев помнит, как при этих словах взгляд Буша потемнел, а сам он побагровел и продолжал есть, пока Горбачев изливал свои мысли: “Мне вот что странно: нашлось 100 миллиардов долларов, чтобы справиться с одним региональным конфликтом (имеется в виду война в Персидском заливе)… а здесь речь идет о таком проекте – изменить Советский Союз, чтобы он… стал органической частью мировой экономики, мирового сообщества не как противодействующая сила, не как возможный источник угрозы”[2029].

Буш ответил холодно и прямо: “Видимо, я недостаточно убедительно излагаю свою политику, если возникают сомнения относительно того, каким мы хотим видеть Советский Союз. Я бы мог понять, если бы возник вопрос о том, что могли бы сделать Соединенные Штаты, чтобы помочь Советскому Союзу. Но если на обсуждение опять поставлен вопрос о том, каким США хотят увидеть Советский Союз, то я попробую ответить еще раз”[2030].

Черняев не мог объяснить такое поведение Горбачева ни тогда, ни десятилетия спустя. Буш также был озадачен. “Забавно, – сказал он по возвращении в Вашингтон, – а ведь он сам лучше всего себя рекламировал, но не в этот раз. Я удивлен, уж не потерял ли он ощущение действительности?” Мэтлок подвел итог разговора: “Это был всхлип отчаявшегося человека, который заметно теряет контроль над страной и – что хуже – уже не понимает, чего пытается достичь”. Почему Горбачев вступал в конфронтацию с человеком, в чьей поддержке он так отчаянно нуждался? Именно потому, что он так отчаянно в ней нуждался – и знал, несмотря на свой внешний оптимизм, что он ее не получит[2031].

Реакция Маргарет Тэтчер была бы иной. Она ясно дала это понять во время дружеского майского визита в Москву, который совершила после сложения полномочий премьера. Американская и европейская экономики переживали трудные времена и не могли выделить СССР значительные суммы, а Япония была готова помочь при условии, что Союз возвращает ей северные острова, отнятые у нее после Второй мировой войны. Тем не менее Тэтчер откровенно поговорила с британским и американским послами и сказала Мэтлоку: “Пожалуйста, передайте моему другу Джорджу, что мы должны помочь Михаилу. Конечно, вы, американцы, не можете и не должны делать все сами, но Джордж должен возглавить эти усилия, как было с Кувейтом”. Тэтчер напомнила о том, что преемник Рейгана, казалось, забыл: “Всего два-три года назад мы с Роном отдали бы все на свете, чтобы здесь произошло то, что произошло сейчас… История не простит нам, если мы его не поддержим”[2032]. В сентябре того же года она присутствовала на Генеральной Ассамблее ООН в качестве частного лица и призывала всех, кто был готов слушать, сравнить истории падения фашизма и коммунизма. В первом случае мир принес в жертву десятки миллионов людей, а советский народ достиг этого практически без кровопролития, поэтому не помочь Союзу было бы страшной ошибкой[2033].

Мэтлок был согласен с леди Тэтчер: “Можно найти много оправданий, даже оснований, чтобы ничего не делать… – писал он в своем дневнике. – У наших лидеров, если они не откликнутся, нет просто ума или мужества или обоих качеств сразу”. Позднее он добавил, что, конечно, имелись разумные основания не вкладывать средства “без разбора”, но предостерег: “Однако так оправдывалось нежелание разворачивать программу помощи, и такого рода доводы могли победить”. Западу необходимо было выработать последовательную программу и оказывать Союзу помощь в рамках определенных проектов или объектов, работать с Горбачевым и Ельциным и “создать такую международную структуру, которая позволила бы эффективно перестроить советскую экономику”[2034].

Если ориентироваться на такие цели, можно считать, что советско-американские переговоры, прошедшие с 30 июля по 1 августа в Москве, окончились провалом. Буша традиционно тепло встретили в аэропорту. Янаев, которого Бушу характеризовали как “немного консерватора”, оказался “чрезвычайно обаятельным и приветливым, с хорошим чувством юмора”, хотя он и не был крупным политиком[2035]. Далее следовали стандартные мероприятия: великолепная церемония прибытия, устроенная в Георгиевском зале Кремля; официальная встреча в Екатерининском зале; прогулка президентов по Соборной площади в погожий летний день, как когда-то Горбачев гулял с Рейганом; большой правительственный ужин; поездка в Ново-Огарево (своего рода советский Кэмп-Дэвид) для смены обстановки, неофициальный дресс-код и беседы на веранде; наконец, торжественная церемония подписания Договора о СНВ[2036]. Однако, как заметил Павел Палажченко, визит Буша практически не принес результатов.

Вопрос об экономической помощи Запада был поднят на встрече в Екатерининском зале Кремля, которая длилась два часа и завершилась ужином с участием президентов и членов обеих делегаций. Горбачев произнес слова, никогда ранее не звучавшие из уст руководителей гордого экономически независимого СССР: “Мы хотим больше зависеть от США в экономическом плане, но не с позиции раба и не с позиции слабого. Мы хотим развивать и выстраивать отношения. Мы должны быть предсказуемы. Когда страны связаны экономическим сотрудничеством определенного уровня, они предсказуемы друг для друга. Возможно, это звучит как парадокс, но такова наша линия”[2037]. По некоторым сведениям, президент СССР жаловался, что “Большая семерка” не предоставила Москве полное членство в МВФ, которого заслуживает “крупная держава”. “Вы говорите много красивых слов насчет того, как вы желаете нам успеха, – сказал он Бушу с горечью, – но когда дело доходит до чего-то конкретного, вы возводите препятствия”[2038]. Однако, когда Буш начал увиливать и рассказывать, сколько миллиардов частных инвестиций Москва может привлечь, если улучшит существующие бизнес-практики, Горбачев поутих. Бушу было очень приятно, что советский лидер оказался “прагматичным и смирился с тем, что он не получит средств”[2039].