– Как вы узнали?

– Я следовал за вашими указателями… и обертками от шоколадных батончиков.

– Ух ты, будь я проклят! Пойдемте в дом. Нам есть о чем покалякать, как любил говорить мой отец. Ваш мальчик пьет колу?

– Конечно. Лео, не хочешь…

Он огляделся. Оказалось, что Лео уже не стоял рядом с ним, а вернулся на тротуар и разглядывал трещины на бетоне, словно они очень его заинтересовали.

– Эй, Лео! Хочешь колы?

Лео что-то пробормотал, но Ларри не расслышал ни слова.

– Говори громче! – раздраженно крикнул он. – Для чего Бог дал тебе голос? Я спросил, хочешь ли ты колы?

– Думаю, я пойду посмотрю, не вернулась ли мама Надин, – едва слышно ответил Лео.

– Какого черта? Мы же только что пришли.

– Я хочу вернуться! – Лео оторвал взгляд от тротуара. Солнце очень уж ярко отражалось от его глаз, и Ларри подумал: Да что происходит? Он ведь чуть не плачет.

– Секундочку. – Ларри повернулся к Гарольду.

– Конечно. – Гарольд по-прежнему улыбался. – Иногда дети стесняются. Я стеснялся.

Ларри направился к Лео, присел, чтобы их глаза оказались на одном уровне.

– Что такое, малыш?

– Я просто хочу вернуться. – Лео избегал его взгляда. – Хочу к маме Надин.

– Что ж, ты… – Он замолчал, не зная, что сказать.

– Хочу вернуться. – Лео бросил быстрый взгляд на Ларри. Потом его взгляд метнулся к Гарольду, который стоял в центре лужайки. Вновь уткнулся в бетонный тротуар. – Пожалуйста.

– Тебе не нравится Гарольд?

– Не знаю… он нормальный… я просто хочу вернуться.

Ларри вздохнул.

– Ты сможешь сам найти дорогу?

– Само собой.

– Хорошо. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы ты пошел с нами и выпил колы. Я давно ждал встречи с Гарольдом. Ты ведь знаешь это?

– Д-да.

– И мы могли бы пойти домой вместе.

– Я не войду в этот дом! – прошипел Лео – и на мгновение вновь превратился в Джо, его глаза стали пустыми и дикими.

– Хорошо, – торопливо бросил Ларри и выпрямился. – Иди домой. Я проверю, сразу ли ты пришел. На улице не болтайся.

– Не буду, – пообещал Лео и вдруг перешел на свистящий шепот: – Почему бы тебе не вернуться вместе со мной? Прямо сейчас? Мы пойдем вместе. Пожалуйста, Ларри! Хорошо?

– Слушай, Лео, что…

– Не важно, – оборвал его Лео и, прежде чем Ларри успел добавить хоть слово, заторопился прочь. Ларри смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду. Потом, хмурясь, повернулся к Гарольду.

– Послушайте, все нормально, – заверил его Гарольд. – Дети такие странные.

– Да, это точно, но, полагаю, он имеет право. Ему столько пришлось пережить.

– Готов спорить, что пришлось, – кивнул Гарольд, и на мгновение Ларри вновь ощутил недоверие, понял, что сочувствие Гарольда к незнакомому мальчику – эрзац, такой же, как омлет из яичного порошка. – Заходите, – продолжил Гарольд. – Знаете, вы мой первый гость. Фрэнни и Стью несколько раз побывали у меня, но они, пожалуй, не в счет. – Его улыбка стала грустной, и Ларри внезапно пожалел этого мальчика – конечно же, он был еще мальчиком. Гарольд мучился от одиночества, а здесь стоял Ларри, все тот же старина Ларри, который никому и никогда не говорил доброго слова, и так пристрастно его судил. Несправедливо. Пора старине Ларри отбросить свою чертову недоверчивость.

– С удовольствием, – ответил он.

Они прошли в маленькую, но уютную гостиную.

– Я собираюсь поставить новую мебель, когда обживусь, – поделился Гарольд своими планами. – Современную. Хром и кожа. Как говорится в рекламном ролике: «На хрен бюджет. У меня есть “Мастеркард”».

Ларри весело рассмеялся.

– В подвале есть бокалы. Я сейчас принесу. Думаю, от шоколадных батончиков воздержусь, если вы не возражаете… Я теперь не ем сладости, пытаюсь похудеть, а вот хорошее вино мы попробуем, это особый случай. Вы пересекли всю страну от самого Мэна, следуя за моими… нашими… указателями. Это что-то! Вы должны все мне рассказать. А пока присядьте на тот зеленый стул. Он лучший из худшего.

По ходу этой тирады в голове Ларри мелькнула последняя тень сомнений: Он даже говорит, как политик: плавно, и быстро, и гладко.

Гарольд ушел, а Ларри опустился на зеленый стул. Открылась дверь, потом до него донеслись тяжелые шаги спускающегося по лестнице Гарольда. Он огляделся. Нет, эта гостиная не могла конкурировать с лучшими гостиными мира, однако с ворсистым ковром и современной мебелью, наверное, смотрелась бы очень даже неплохо. Конечно же, главное достоинство комнаты состояло в каменном камине и трубе. Чувствовалось, что это ручная работа, выполненная с любовью. Но одна плита на полу выступала. Как показалось Ларри, ее вынимали, а потом небрежно положили обратно. И теперь камин напоминал картинку-головоломку, в которую не вставили последний элемент.

Ларри поднялся, подошел к камину, поднял плиту. Гарольд по-прежнему возился внизу. Ларри уже собрался поставить плиту на место, когда увидел, что под ней лежит книга, чуть присыпанная известковой пылью, которая, впрочем, не скрывала единственное слово, выгравированное на золотом листочке: «ГРОССБУХ».

Ощущая стыд, словно случайно заглянул куда не следовало, Ларри положил плиту на место, и тут же на лестнице послышались приближающиеся шаги Гарольда. Теперь плита точно угнездилась в полу, а когда Гарольд вернулся, неся в каждой руке по округлому бокалу, Ларри вновь сидел на зеленом стуле.

– Я решил помыть их в раковине внизу, – объяснил Гарольд свою задержку. – Они немного запылились.

– Теперь они точно чистые. – Ларри насупился. – Послушайте, я не могу поклясться, что бордо не испортилось. Возможно, оно превратилось в уксус.

– Попытка не пытка, – улыбнулся Гарольд.

От его улыбок Ларри было определенно не по себе, и он вдруг подумал о «Гроссбухе»: принадлежала ли книга Гарольду или прежнему владельцу дома? А если Гарольду, что тот в нее записывал?

Они открыли бутылку бордо и выяснили, к взаимному удовольствию, что вино отличное. Полчаса спустя они уже приятно захмелели, Гарольд чуть сильнее, чем Ларри. Но улыбка Гарольда никуда не делась, более того, чуть расширилась.

– Эти листовки, – коснулся Ларри интересующей его темы. Они уже перешли на ты, вино развязало языки. – Насчет общего собрания восемнадцатого. Как вышло, что ты не вошел в состав этого комитета, Гарольд? Я думал, что ты просто обязан в нем быть.

Рот Гарольда расползся чуть ли не до ушей.

– Знаешь, я еще очень молод. Полагаю, они решили, что у меня недостаточно жизненного опыта.

– Я думаю, это форменное безобразие, – заявил Ларри. Но действительно ли он так думал? Эта улыбка. Эта темная, изредка проглядывающая подозрительность. Действительно ли он так думал? Ларри не знал.