Заметили ли вы, как новые мысли автора по мере знакомства с ними влияли на ваше чтение и на выделение тех или иных слов отрывка? Что же будет, когда вы познакомитесь со всей статьей в целом?

Только тогда вы сможете вложить в слова читаемого вами отрывка весь внутренний смысл, принадлежащий им. Тогда они зазвучат с той убедительностью, силой и импозантностью, которые им присущи.

Как видите, звук, слово существуют в произведении не сами по себе и для себя, как у плохих концертных декламаторов, а они живут и зависят от всего целого, от того, что было раньше и будет потом.

Надо уметь глубоко проникать в суть слов для того, чтоб выражать ими все, что они означают, чтоб передать то, что они несут в себе. И чем лучше, чем точнее стараешься изложить мысль, тем глубже приходится вникать в ее общую внутреннюю сущность.

Вот какую работу нужно проделать, для того чтоб превратить мертвую букву в живое слово, передающее то глубокое, что скрыто в них.

Прочтите всю пьесу так, как вы только что прочли несколько строк. Только тогда вы узнаете роль, которую вы собираетесь создавать, и поймете не только ее текст, но и подтекст. Вот о каком глубоком понимании, о каком чтении, о какой речи мы говорим в нашем искусстве…

Система – путеводитель. Откройте и читайте. Система – справочник, а не философия.

С того момента, как начнется философия, «системе» конец.

Система просматривается дома, а на сцене бросьте все.

Систему нельзя играть.

Никакой системы нет. Есть природа.

Забота всей моей жизни – как можно ближе подойти к тому, что называют системой, то есть к природе творчества.

Законы искусства – законы природы. Рождение ребенка, рост дерева, рождение образа – явления одного порядка. Восстановление системы, то есть законов творческой природы, необходимо потому, что на сцене в силу условий публичной работы природа насилуется, и ее законы нарушаются. Система их восстанавливает, приводит человеческую природу к норме. Смущение, боязнь толпы, дурной вкус, ложные традиции уродуют природу.

Одна сторона техники – заставить работать подсознание. Вторая – умение не мешать подсознанию, когда оно заработает.

– Боже мой, как все это трудно и сложно! – вырвалось у меня невольное восклицание. – Не осилить нам этого!

– Ваши сомнения от молодого нетерпения, – сказал Аркадий Николаевич. – Сегодня узнали, а завтра уже хотите овладеть техникой в совершенстве. Но система не поваренная книга. Понадобилось такое-то блюдо, посмотрел оглавление, открыл страницу – и готово. Нет. Система не справочник, а целая культура, на которой надо расти и воспитываться долгие годы. Ее нельзя вызубрить, ее можно усвоить, впитать в себя так, чтобы она вошла в плоть и кровь артиста, стала его второй натурой, слилась с ним органически однажды и навсегда, переродила его для сцены. Систему надо изучать частями, но потом охватить во всем целом, хорошо понять ее общую структуру и остов. Когда она раскроется перед вами, точно веер, тогда только вы получите о ней верное представление. Всего этого не сделаешь сразу, и надо поступать, как на войне. Там захватывают кусок территории, укрепляются на нем, соединяют его с тылом, а потом долгими годами перевоспитывают коренных жителей, соединяют, ассимилируют их с коренным населением страны, чтобы превратить всех в один верноподданнический народ. И только после того, как произойдет кровосмешение двух рас, можно говорить о полной победе и покорении.

Совершенно так же и мы завоевываем систему. Во всей этой кропотливой работе огромную роль играют постепенность, приученность, доводящие каждый новый приобретаемый прием до механической привычки, до органического перерождения самой природы.

В таком виде вновь воспринятое не требует более напряженного внимания со стороны артиста, благодаря чему с каждым новым завоевываемым приемом часть нашей заботы отпадает, и внимание освобождается для более существенного.

Так по частям система входит в человека-артиста и перестает быть для него системой, а становится его второй органической натурой.

– Как это трудно, как трудно! – твердил я больше для того, чтобы вызвать дальнейшие ободрения Торцова.

– И годовалому ребенку трудно делать первые шаги и его пугает сложность владения мышцами неокрепнувших еще ножек. Но он не думает об этом через год, когда начинает бегать, шалить и прыгать.

И виртуозу на рояле тоже трудно вначале и он пугается сложности пассажа. И танцору трудно на первых порах разбираться в сложных, запутанных па.

Что было бы, если бы им пришлось думать во время публичных выступлений о каждом движении мускула и производить их сознательно? Труд виртуоза и танцора оказался бы непосильным. Нельзя запомнить каждый удар пальца о клавиши на протяжении длинного фортепианного концерта. Нельзя сознательно сократить каждый мускул ног в течение всего балета.

По удачному выражению С. М. Волконского, «трудное должно стать привычным, привычное – легким». Для этого нужны неустанные систематические упражнения.

Вот почему виртуоз и танцор месяцами долбят один к тот же пассаж или па, пока они однажды и навсегда не войдут в их мускулы, пока усваиваемое не превратится в простую механическую привычку. После этого уже нет нужды думать о том, что было так трудно и что так долго не давалось вначале.

Покончив с одним сложным пассажем, проделывают то же и с остальными, пока привычка не завоюет всего целого.

При выработке техники актера и при восприятии системы происходит то же самое.

Во всей нашей работе также необходимы неустанные систематические упражнения, долбление, тренинг, муштра, терпение, время и вера, к которым я и призываю вас.

Слова «привычка – вторая натура» ни в какой области не применимы так, как в нашем деле.

Приученность настолько нам необходима, что я прошу для окончательного признания узаконить ее особым флажком с надписью: «Внутренняя привычка и приученность».

Пусть его повесят на этой стене, там, где уже красуются другие элементы внутреннего сценического самочувствия.

– Будь уверен, – лаконически отозвался Иван Платонович, и вышел из комнаты.

– Ну что? – спросил меня Аркадий Николаевич с своей милой улыбкой. – Теперь вы успокоились?

– Нет. Все это очень сложно, – упрямился я.

– Встаньте, пожалуйста. Возьмите бумагу, которая лежит там на стуле, и дайте ее мне, – неожиданно обратился ко мне Аркадий Николаевич.

Я исполнил его просьбу.

– Благодарю вас, – сказал он мне. – Теперь опишите словами то, что вы сейчас внутренне чувствовали и внешне ощущали, пока выполняли мою просьбу.

Я растерялся, не сразу мог понять, чего от меня хотят и как выполнить заданное.

После происшедшей паузы Торцов заметил:

– Вот видите, несравненно легче выполнить и ощутить простое, механически привычное действие и чувство, связанное с ним, чем словесно изложить его. В последнем случае пришлось бы писать целые тома.