Лидерская роль Черчилля была примечательна даже на уровне начальников штабов. «Он обеспечивал поток идей, стимулирующую энергию и политическое руководство, – позже записал член секретариата Министерства обороны полковник Иэн Джейкоб. – Они все превращались в последовательную военную политику, и оказывалось, что все планы соответствуют ресурсам». Один из личных секретарей Черчилля Джон Пек позже вспоминал «их глубокое уважение, даже в нередких случаях, когда они не соглашались, к его военным талантам, если не гениальности». Пек добавил, что бывали случаи, когда начальники штабов обращались к Черчиллю за военными советами. Те, кто имел возможность наблюдать Черчилля и начальников штабов за работой, соглашались с тем, что, как написал Джейкоб, они представляли собой «великолепную команду».

24 августа Черчилль подготовил документ, определяющий дальнейшие отношения между уже существующими группами, формирующими военную политику. Комитет объединенного планирования, состоящий из высшего военного командования и руководства разведки, должен представлять планы операций на суше, на море и в воздухе. Комитет объединенного планирования должен был также «прорабатывать в деталях те планы, которые направлялись ему министром обороны», то есть самим Черчиллем. Все эти планы затем направлялись в Комитет начальников штабов и, в случае одобрения, начинали реализовываться без дальнейших консультаций. Если же у Комитета начальников штабов возникали «сомнения или разногласия», планы возвращались во вновь созданный комитет обороны при Военном кабинете. В комитет входили Черчилль, Эттли, Бивербрук и три министра-силовика – Иден, Синклер и А. В. Александер. На обсуждениях в комитете обороны присутствовали начальники штабов и Исмей.

Объясняя цель создания комитета обороны, Черчилль сказал Идену, что чувствует «наверняка», что может полагаться на руководителей силовых министерств в их способности «помогать мне определять энергичное и позитивное направление ведения войны и преодолевать мертвый груз инерции и торможения, из-за которого пока противник опережает нас по всем пунктам». Комитет обороны быстро стал арбитром всех военных операций, а Военный кабинет – всех решений вне сферы военных операций. Сам кабинет министров оказался важнейшим инструментом реализации политики, определяемой Комитетом обороны и Военным кабинетом; каждый министр, не входящий в состав комитета, был наделен широкой зоной ответственности. Ожидалось, что они будут исполнять свои задачи энергично и без постороннего вмешательства.

Координация всех этих действий была возложена на секретариат кабинета министров под руководством секретаря сэра Эдварда Бриджеса, который также был секретарем Военного кабинета. «Его советы были честными и бесстрашными, – позже вспоминал один из личных сотрудников Черчилля Джон Мартин, – и он был готов спорить с Черчиллем, если не был согласен с ним. В свою очередь, премьер-министр относился к его суждениям с огромным доверием и обращался к нему, чтобы убедиться в правильности направления своих решений». Среди задач Бриджеса было обеспечение высочайшей степени секретности в структуре администрации. Это он делал умело и тактично.

Надежный инструмент ведения войны был создан; Черчилль, с его неукротимой энергией, огромным опытом и неколебимой верой в победный исход обеспечивал его движущей силой и огнем.

24 августа Черчилль обратился с предложением присвоить майору Джеффрису, с которым познакомился в Адмиралтействе, когда планировалось минирование Рейна, звание подполковника. Джеффрис, который произвел большое впечатление на Черчилля своей изобретательностью и энергичностью, руководил экспериментальным армейским учреждением в Уайтчерче, расположенным в 15 километрах от Чекерса. Позже Черчилль взял его под свой личный контроль в Министерство обороны. Линдеман навещал его каждые две недели. Иногда образцы экспериментальных новейших бомб, мин и взрывчатых веществ привозили в Чекерс, чтобы продемонстрировать премьер-министру.

24 августа немецкие бомбы впервые обрушились на Центральный Лондон днем. На следующий день 80 британских бомбардировщиков ответили ударом по Берлину. 26 августа Черчилль увидел записку министра авиации, что следующей целью станет Лейпциг. Он этого не одобрил. «Теперь, когда они начали досаждать столице, – сказал он начальникам штабов, – я хочу, чтобы вы ударили по ним как следует, и Берлин – самое подходящее место для этого».

На протяжении следующих двенадцати дней не менее шестисот немецких бомбардировщиков ежедневно бомбили британские города и аэродромы. Черчилль часто следил за налетами с крыши одного из правительственных зданий в Уайтхолле. Но он понимал, как мало может сделать один человек, чтобы повлиять на исход войны в воздухе, в битве летчиков один на один. «Каждый вечер, – сказал он Колвиллу 27 августа, – я подвергаю себя суду военного трибунала, чтобы понять, сделал ли я что-то эффективное за день. Я не имею в виду копать землю. Предложения может делать любой. Я говорю о чем-то действительно эффективном».

28 августа Черчилль посетил береговые укрепления в Дувре и Рамсгейте. Увидев результаты бомбардировок, он распорядился, чтобы все гражданские лица, чьи дома пострадали или были разрушены, «получили полную компенсацию». Он также распорядился быстрее заделывать воронки от бомб на прибрежных аэродромах. Он был строг, но не груб или мрачен. Один из членов американской миссии, которого он взял с собой на побережье, поблагодарил его не только за поездку, но и за то, что «человек с таким грузом ответственности может в то же самое время быть столь дружелюбным хозяином».

В выходные в Чекерсе Черчилль снова обсуждал возможные наступательные действия с членами комитета объединенного планирования. Одна идея, которую он предложил, заключалась в захвате Осло, чтобы лишить Гитлера «его первого крупного достижения». Другая – в захвате какой-то территории Северной Германии, «чтобы враг почувствовал войну на собственной территории». Эти идеи, добавил он, «только для рассмотрения». Черчилль всю жизнь был сторонником классического афоризма «все средства хороши». Но он понимал, насколько зависит от энергии и инициативы других. «Очень убедительные аргументы часто приводят в оправдание безделья», – записал он 5 сентября.

5 сентября, выступая в палате общин, Черчилль скрыл подробности о самых недавних британских потерях. Потери были тяжелыми. За одну неделю погибли 50 летчиков-истребителей и 469 гражданских лиц, многие из которых работали на авиастроительных предприятиях. Был и крупный успех, который тоже держался в тайне. Из Гибралтара вышли четыре военных корабля с зенитными пушками и боеприпасами. Они должны были пройти через Мальту, которая подвергалась бомбардировкам итальянской авиации. Адмиралтейство противилось этой операции и по-прежнему не соглашалось сделать то же самое в отдаленной перспективе в отношении Египта. «Естественно, – записал Черчилль на следующий день, – они все поддерживают друг друга, как врачи в случае неверного лечения. Но факт остается фактом: операции препятствует преувеличенный страх перед итальянской авиацией».

7 сентября из-за неправильно понятых разведданных ожидалось вторжение немцев в Британию. В 8 часов 7 минут вечера всем войсковым подразделениям было послано кодовое слово «Кромвель», по которому они должны были быть приведены в полную боевую готовность. Тревога оказалась ложной. Гитлер даже не определился с датой начала вторжения в Британию. В эту ночь планировалось лишь нанести мощнейший бомбовый удар по Лондону. В налете участвовали 200 бомбардировщиков. Три сотни лондонцев были убиты. На следующее утро Черчилль посетил руины бомбоубежища, в котором погибли 40 человек. Когда он вышел из машины, оставшиеся в живых и родственники погибших просто ошеломили его криками: «Мы знали, что вы приедете. Мы выдержим. Отомстите им!»