Да, он являлся носителем русского языка, в том числе и поэтического, и носителем русской культуры, ее пропагандистом, как ни горько это слышать доморощенным и достаточно поднаторевшим в юдофобии зарубежным оракулам. Нынешние русские националисты, считающие, что национализм им послан Богом, и мнящие себя интеллектуалами, клянутся: мы, дескать, ничего не имеем против евреев, объясняющихся или пишущих на идише или иврите, посещающих синагогу и занимающихся еврейской проблематикой — в чем бы и как бы она себя, проблематика эта, не выражала, но евреи по происхождению, вмешивающиеся в русский культурный процесс и частично олицетворяющие его — вдобавок непропорционально количеству населения — и только на том основании, что имеют соответствующую прописку и говорят на «нашем» языке, вызывают резкий отпор, граничащий с нацизмом и по угрожающему тону напоминающий о нюрнбергских законах. Вот кто для них представляет опасность! Закон крови нельзя преступить! Разве рожденный в России еврей способен выразить русскую душу?! Да ни в жисть! Россия неотделима от православия, только православный имеет право называться русским, Россия неотделима от русских, и никто не вправе перешагнуть раз и навсегда проведенную природой и Богом черту: ни атеисты, ни евреи, ни немцы, ни поляки…

Россия не Америка, Россия не тигель, где перемешиваются народы!

Эренбургу и Гроссману, Маршаку и Слуцкому, Фальку и Неизвестному претят столь наивные формулы. Среди евреев нашлось много настоящих немцев. Рожденные и воспитанные в Германии, они чувствовали себя немцами и долго не могли понять, что, собственно, от них хотят? Урок они получили в Освенциме. Среди евреев оказалась масса французов. Рожденные во Франции, они сражались и умирали за нее. Скажут: почему евреям такая привилегия? Они и немцы, и французы, и русские, и американцы…

Пусть националисты угомонятся: евреи не обладают никакими привилегиями. Еврею ощущать по-настоящему своей родиной Россию и одновременно мыслить себя вне России зачастую очень тяжело и мучительно. И русские евреи не обладают никакими привилегиями, насколько я имею возможность судить по собственному опыту. Пример Исаака Левитана отвечает на все остальные поставленные вопросы. Националисты — та группа людей, которые сохраняют остатки совести, потому что национализм прежде всего, покушается и съедает это удивительное чувство, — перед полотнами Левитана и Валентина Серова, художника с примесью еврейской крови, становятся задумчивыми. Попробуйте уничтожить их картины. Попробуйте вынести из музеев изваяния Антокольского — Марка Матвеевича, между прочим, и посмотрим, что на это скажет опомнившийся и оскорбленный таким актом вандализма народ. Не все, правда, отступали и отступают перед необходимостью открыто отстаивать очевидную нелепость закона крови. Я уже упоминал о призывах Василия Васильевича Розанова, обладающего высокой репутацией в русской литературе. Не берусь оценивать, справедлива ли она. В совершенно непригодной для чтения, в том числе и по моральным соображениям, книге «Сахарна» выдающий себя за сведущего в ритуальных убийствах знатока писал: «Нет праведного гнева, нет праведного гнева. Нет святой ярости. Как было не догадаться на убийство иудеем первого русского человека (Богровым — Столыпина в Киеве) ответить распоряжением на другой же день выкинуть из русских музеев, из музея Александра III, Эрмитажа, Академии художеств, все эти „chefs-d’oeuvre“ разных Левитанов, Гинсбургов, Аронсонов, все эти павлиньи перья из иудейского хвоста. Да — еще Рубинштейнов из Мариинской оперы и какого-то (!) скульптора с „Ермаком“, „Грозным“ и уж, конечно, „Умирающим Спинозой“. Как его? Забыл, к счастью, имя (захлестнуло)».

«Захлестнуло» Василия Васильевича Розанова давно. И накрепко. За спиной Богрова стояли вполне русские люди, фамилии которых и должности автор прекрасной и патриотической рекомендации хорошо знал. Кроме того, он знал и кто взорвал дачу Столыпина на Аптекарском острове. Пусть не лицемерит! Фашистский совет этот никогда не будет исполнен, скорее глуповатые националистические переживания автора потускнеют в памяти потомства. Добавлю, что «Сахарна» и комментарии к ней совершенно разоблачают не только Розанова, но и некоторых его друзей.

Духовный тип Эренбурга ничем не отличался от духовного типа Левитана и Антокольского. Попытки выкинуть его из русской литературы тоже окончились ничем. Такой духовный тип всегда был распространен в России. Он распространен и в иных странах Европы и даже Азии.

И слава богу, что распространен!

ЧСИРы в доме правительства

Караваев здесь жил — председатель Киевского облисполкома, заместитель председателя Совета народных комиссаров Жила, бывший революционер и бывший кандидат в члены ЦК КП(б)У, а ныне академик Шлихтер, несколько тронувшийся умом от бесконечных чисток, в которых прежде сам принимал, случалось, и прямое участие. Обитали на Чудновского, 5 еще какие-то важные персоны, чьи фамилии вылетели из памяти. Дом по тем временам был весьма удобный, комфортабельный и престижный. У парадных дежурили милиционеры и швейцары, по противоположному тротуару прохаживались два топтуна в стандартном одеянии — читали газеты, курили, но друг с другом не общались, делали вид, что не знакомы. Со смены возвращались вместе и шли на Короленко к оперному театру, где напротив располагался винный погребок. Рядом с новой квартирой Лотты — музей Шевченко, Шевченковский сквер, бульвар Шевченко и университет имени Шевченко. Памятник Шевченко установили в 1939 году. Фигуру поэта из красного мрамора изваял Матвей Генрихович Манизер, что страшно угнетает и «незалежникив», и националистов, а раньше — гитлеровских оккупантов, которые все-таки не решились убрать с постамента довольно выразительную скульптуру. В Киеве нет лучшего памятника. Манизер воздвиг монументы Шевченко в Каневе, на могиле поэта, и в Харькове. Украинские Розановы, насколько мне известно, не требовали «выкинуть» из достославных мест, составляющих национальные святыни, произведения Манизера, «эти павлиньи перья из иудейского хвоста». Так и стоят работы Манизера на берегах могучего Днепра и в центре великолепного города Харькова, и каждый год там собираются как ни в чем не бывало дети Шевченко, чтобы возложить цветы и прочесть новые стихи. Удача в искусстве утихомиривает варварские страсти. Никто не посмеет осквернить разрушением шевченковские мемориалы, как никто не посмеет вынести из залов Третьяковской галереи ни Левитана, ни Антокольского, ни Гинсбурга.

Чего же стоит тогда сам Розанов с его культурными рекомендациями и можно ли его считать уникальным и неповторимым представителем русской культуры? Не сфальшивил ли он перед кончиной неподалеку от святого места, признаваясь в любви к еврейскому народу и осуждая расовую доктрину?

То, что из подобных правительственных домов обитателей забирал НКВД — не новость и не является каким-то открытием. Здесь НКВД проводил аресты с особым удовольствием. Пусть и начальство узнает, почем фунт лиха. Да и удобно выдергивать изменников — везти для первого допроса недалеко. Простой люд тарабанили на Лукьяновку или в Печерскую цитадель. Семьи задержанных, как тогда любили выражаться придерживающиеся буквы закона следователи, обычно рассеивались по лагерям, ссылкам и детским домам или оседали у родственников, если находились охотники приютить лишенцев. Кто-то убегал из города и погружался в пучину бесправия, если, конечно, НКВД по какой-либо причине — из-за тяжести обвинения главы семьи или из желания освободить приглянувшуюся квартирку — не репрессировал и их. Вещи описывались и поступали в спецмагазины. Я знавал в молодости одну даму, у которой отец состоял при Берии, занимался в его кабинете, состоящем из двенадцати человек, профсоюзной и культурной работой. До поступления в органы трудился наборщиком, а после себя оставил драгоценную коллекцию старинной фарфоровой посуды.