class="a">[107] о котором, впрочем, в 1831 году он уже говорил, неизменно прибавляя «мой бедный друг», — и вы увидите во весь рост Жана Ларавиньера, предводителя бузенготов.

ГЛАВА VII

— Вы спрашиваете госпожу Пуассон? — сказал Ларавиньер Орасу, который обычно не очень-то терпеливо сносил его фамильярности. — Госпожи Пуассон вы больше не увидите! Госпожа Пуассон уволилась. Недурно придумано! По крайней мере, господин Пуассон не сможет теперь ее бить.

— Взяла бы она меня в защитники! — воскликнул маленький Полье, который ростом был не больше мухи. — В другой раз ее не избили бы. Но раз уж она отдала предпочтение предводителю…

— Простите! Это не совсем верно, — возразил предводитель бузенготов, повышая свой хриплый голос, чтобы все слышали. — Арсен, стакан рому! Глотка так и горит. Мне нужно освежиться.

Арсен налил ему рому и остановился рядом, внимательно, с каким-то странным выражением глядя на него.

— Итак, бедный мой Арсен, — продолжал Ларавиньер, не подымая на него глаз и смакуя каждый глоток, — ты больше не увидишь свою хозяйку! Тебя это, может быть, радует? Она ведь тебя недолюбливала, а?

— Право, не знаю, — как всегда, четко и решительно ответил Арсен. — Но куда, черт возьми, могла она исчезнуть?

— Говорю же тебе, она ушла. Ушла, понимаешь? Это значит — она там, где ей правится. Ищите ее где угодно, только не здесь.

— А вы не боитесь огорчить или оскорбить мужа, так громко рассуждая о подобном событии? — сказал я, бросая взгляд на дверь в глубине помещения, из которой обычно то и дело выглядывал господин Пуассон.

— Гражданин Пуассон отсутствует, — ответил бузенгот Луве, — мы только что встретили его у входа в префектуру. Наверное, пошел наводить справки. Еще бы! Он ищет. Долго же придется ему искать! Шерш, Пуассон, шерш! Апорт!

— Болван несчастный! — подхватил другой бузенгот. — Это его научит уму-разуму. Арсен, кофе!

— Правильно сделала! — сказал третий. — Однако я не думал, что она способна на такую выходку! Бедная женщина, у нее всегда был такой угнетенный вид! Арсен, пива!

Арсен проворно подавал, а потом всякий раз останавливался позади Ларавиньера, словно чего-то ожидая.

— Эй! С чего ты так уставился на меня? — спросил Ларавиньер, увидев его в зеркале.

— Жду, чтобы налить вам вторую рюмку, — спокойно ответил Арсен.

— Давай, милый мальчик, — сказал предводитель бузенготов, протягивая ему стакан, — мы, как видно, отлично понимаем друг друга. Ах, если бы ты стоял вот так, подобно богине Гебе, у баррикады на улице Монторгей в июле прошлого года! Какая у меня тогда была ужасная жажда! Но где там! Этот мальчишка только и делал, что подстреливал жандармов. Храбрый мальчишка, настоящий лев! А рубашка на тебе была не такая белая, как сейчас. О нет! Красная от крови, черная от пороха. Но где ты пропадал с тех пор?

— Скажи лучше, где провела ночь госпожа Пуассон, раз тебе это известно, — подхватил Полье.

— Как! Вам это известно? — вспыхнув, воскликнул Орас.

— Ба! Вас это интересует? — спросил Ларавиньер. — И, кажется, даже чертовски интересует. Так нет же! Прошу не обижаться, но этого вам не узнать, ибо я дал слово, и вы сами понимаете…

— Я понимаю, — с горечью сказал Орас, — что вы намекаете, будто госпожа Пуассон ушла к вам.

— Ко мне! Я был бы очень рад: это означало бы, что у меня есть свой угол. Но, пожалуйста, без пошлостей. Госпожа Пуассон — честная женщина и, я уверен, никогда не пойдет ни к вам, ни ко мне.

— Расскажи им наконец, как ты помог ей спастись, — сказал Луве, видя, что нам не терпится постичь смысл недомолвок Ларавиньера.

— Ну ладно! Слушайте! — ответил предводитель. — Об этом я могу говорить свободно. Даме это не повредит. Вот как, и ты слушаешь? — добавил он, снова увидев Арсена у себя за спиной. — Ты что ж, за нами шпионить вздумал? Донесешь потом хозяину?

— Я даже не знаю, о чем вы говорите, — возразил Арсен, садясь за свободный столик и развертывая газету. — Я здесь, чтобы прислуживать вам. Если я мешаю, могу уйти.

— Нет, нет! Оставайся, дитя Июля! — сказал Ларавиньер. — То, что я расскажу, никого не компрометирует.

В этот час все жители квартала обедали. В кафе оставались только Ларавиньер, его друзья и мы. Он начал свой рассказ следующими словами:

— Вчера вечером… или, лучше сказать, сегодня утром (ибо было около часу пополуночи), я возвращался один в свою берлогу, а это не так-то близко. Не скажу вам, ни откуда я шел, ни где произошла эта неожиданная встреча, — о таких подробностях я умолчу. Я заметил впереди себя женщину с тонкой, осиной талией, походка у нее была скромная и вид самый порядочный, так что я долго колебался, прежде чем… Наконец, решив, что это все же только «ночная бабочка», я нагоняю ее; однако какое-то таинственное и необъяснимое чувство (изысканный стиль, дети мои!) помешало бы мне быть грубым даже в том случае, если бы французская галантность не была присуща вашему предводителю. «Очаровательная незнакомка, — говорю я, — разрешите предложить вам руку?» Она не отвечает, даже не поворачивает головы. Это удивляет меня. Вон оно что! Может быть, она глуха, такие вещи уже случались. Я упорствую. Меня вынуждают ускорить шаг. «Не бойтесь же!» — «Ах!» — слабый крик, и она опирается на парапет.

— Парапет? Значит, это было на набережной! — заметил Луве.

— Я сказал парапет, как сказал бы тумба, окно, стена — что угодно. Неважно! Я увидел, что она дрожит, готова вот-вот упасть в обморок. Я останавливаюсь в замешательстве. Уж не смеется ли она надо мной? «Но, мадемуазель, вам, право же, нечего бояться». — «Ах, боже мой! Неужели это вы, господин Ларавиньер?» — «Ах, боже мой! Это вы, госпожа Пуассон?» (Каков театральный эффект!) — «Я очень рада, что встретила вас, — говорит она решительно, — вы честный и порядочный человек, вы проводите меня. Вручаю свою судьбу в ваши руки и доверяюсь вам. Но я требую тайны». — «Сударыня, за вас и с вами я готов в огонь и в воду». Она подает мне руку. «Я могла бы попросить вас не следовать за мной и уверена, что вы повиновались бы; но я предпочитаю довериться вам. Моя честь в надежных руках; вы ее не предадите». Я тоже протягиваю руку, она пожимает ее. Голова у меня слегка кружится, но это неважно. Я, точно маркиз, предлагаю госпоже Пуассон руку и, не решаясь ни о чем спрашивать, следую за ней…

— Куда? — нетерпеливо спросил Орас.

— Куда ей было угодно, — ответил Ларавиньер. — По дороге она сказала: «Я покидаю господина Пуассона навсегда; но