понял, что глаза такого странного оттенка являются редкостью даже среди темных эльфов.

Те, кто стоял ближе к Родди, прекратили смеяться, думая, что вопрос Родди является выражением сомнения в правдивости рассказа толстяка.

– Они были лиловыми, – настаивал толстопузый, хотя в его дрожащем голосе не чувствовалось большой уверенности.

Окружающие ждали, согласится с ним Родди или опровергнет, не зная, верить рассказчику или нет.

– А какое оружие было у этого дрова? – мрачно спросил Родди, с угрожающим видом поднимаясь на ноги.

Толстяк на секунду задумался.

– Кривые клинки, – выпалил он.

– Сабли?

– Сабли, – согласился толстяк.

– А не назвал ли этот дров свое имя? – спросил Родди, и когда рассказчик замялся, Родди сгреб его за воротник и поднял над столом. – Дров назвал свое имя? – повторил он, жарко дыша прямо в лицо толстяку.

– Ну. это. э-э, Дзир.

– Дзиррит?

Человек неуверенно пожал плечами, и Родди отпустил его, проревев:

– Где? И когда?

– В Тайнолесье, – повторил дрожащий толстяк. – Три недели назад. Дров собирался в Мирабар вместе с Плачущими монахами, так мне кажется.

Большинство из собравшихся при упоминании об этой группе религиозных фанатиков застонали. Плачущие монахи представляли собой банду оборванцев и попрошаек, которые верили (или заявляли, что верят) в то, что в этом мире существует определенное количество страданий. Чем больше мучений падет на их долю, тем меньше придется вытерпеть остальным. Почти у всех этот монашеский орден вызывал презрение. Некоторые из его членов были искренни, но другие только попрошайничали, обещая вынести ужасные страдания ради дающего.

– Они были товарищами дрова, – продолжал толстяк. – Когда надвигается зима, – они всегда идут в Мирабар, где похолоднее.

– Долгий путь, – заметил кто-то.

– Длиннее, чем ты думаешь, – сказал другой человек. – Плачущие монахи всегда ходят через туннель.

– Три сотни миль, – вмешался в разговор человек, узнавший Родди, пытаясь успокоить взволнованного охотника.

Но Родди уже не слышал его. Волоча за собой пса, он вихрем вылетел из харчевни, громко хлопнув дверью и оставив всех в полном недоумении.

– Значит, это Дзиррит отнял у Родди собаку и ухо, – продолжал мужчина, в свою очередь привлекая к себе внимание собравшихся.

До недавнего момента он и представления не имел о странном имени дрова и сделал свои выводы только что, на основании реакции Родди. Все тут же обступили его и, затаив дыхание, стали ждать, что он им расскажет о Родди Макгристле и лиловоглазом дрове. Как истинный завсегдатай «Дерри», он решил, что недостаток информации не помешает ему рассказать эту историю. Засунув большие пальцы рук за ремень, он начал повествование, заменяя недостающие эпизоды мало-мальски подходящими россказнями.

Той ночью окрестности вокруг харчевни «У Дерри» часто оглашались громким аханьем и восхищенными хлопками, выражавшими испуг и восторг, однако Родди Макгристл и его желтый пес уже катили в своей повозке по Долгому тракту, увязая в грязи, и ничего этого не слышали.

– Эй, что-ты-делаешь? – раздался жалобный голос из мешка позади скамьи Родди, и Тефанис выполз наружу. – Почему-мы-уезжаем?

Родди быстро повернулся и схватил хлыст, но Тефанис, хоть и заспанный, без труда сумел спрятаться в безопасное место.

– Ты мне наврал, отродье кобольда! – взревел Родди. – Ты сказал, что дров сдох. А он жив-живехонек! Он идет в Мирабар, и я хочу поймать его!

– Мирабар? – вскричал Тефанис. – Слишком-далеко, слишком-далеко! Квиклинг и Родди прошли через Мирабар прошлой весной. Тефанису этот город, полный угрюмых дворфов, востроглазых людей и слишком холодного, по его мнению, ветра, показался совершенно никчемным. – Нам-надо-идти-зимовать-на-юг.

На-юг-где-тепло!

Яростный взгляд горца заставил болтуна замолчать.

– Я забуду то, что ты обманул меня, – зловещим тоном сказал Родди, – если мы заполучим дрова.

С этими словами он отвернулся от Тефаниса, и квиклинг снова заполз в мешок, чувствуя себя совершенно несчастным и размышляя, стоит ли ради Родди ввязываться в новые неприятности.

Родди ехал всю ночь, усиленно погоняя лошадь и не переставая бормотать:

– Шесть лет! Шесть лет!

* * *

Дзирт съежился возле огня, с ревом вырывавшегося из старой металлической посудины, которую нашли монахи. Не за горами была седьмая зима, которую дров собирался провести на поверхности, но он по-прежнему чувствовал себя не в своей тарелке с наступлением холодов. Его народ тысячелетиями (а сам он – несколько десятков лет) жил в Подземье, где не было времен года и всегда было тепло. Хотя до наступления зимы оставалось еще два-три месяца, ледяные ветры, дующие с Гребня Всемирных Гор, уже возвестили о ее приближении. Дзирт кутался в старое одеяло, тонкое и драное, накинутое поверх одежды, кольчуги и пояса, к которому прикреплялось оружие.

Дров улыбнулся, заметив, как его товарищи беспокойно ерзают и пыхтят, передавая по кругу бутыль с вином, полученную в качестве подаяния, и тщательно следя за тем, кто сколько выпил. Он сидел у огня в гордом одиночестве: Плачущие хоть и не избегали дрова, но все-таки старались держаться поодаль. Дзирт не обижался. Он знал, что эти фанатики ценят его общество исключительно из практических соображений. Некоторым из группы действительно доставляло удовольствие, когда на них нападали различные чудища, водившиеся в этом краю, потому что для них это было удобным случаем подвергнуться истинным страданиям, но более прагматичные предпочитали, чтобы рядом находился вооруженный и искушенный в боях дров, всегда готовый защитить их.

Дзирт мирился с такими отношениями, хотя они и не слишком удовлетворяли его. Несколько лет назад он покинул рощу Монши, преисполненный надежд, но эти надежды померкли перед реальностью существования. Время от времени Дзирт решался подойти к какому-нибудь селению, где от него отгораживались стеной резких слов, проклятий и обнаженных мечей. Каждый раз ему приходилось бороться с чувством унижения. Верный духу скитальцев-следопытов, – а Дзирт теперь действительно стал следопытом, не только по опыту, но и по велению сердца, – он терпеливо мирился со своей участью.

Однако когда его отвергли в последний раз, Дзирт понял, что его решимость становится все слабее. Он повернул прочь от Лускана и двинулся по Побережью Мечей, но не потому, что его прогнала стража – он даже не стал подходить к городу. Его удержали собственные опасения, и это испугало его сильнее любого меча. По дороге Дзирту встретилась группка Плачущих монахов, и эти изгои нерешительно, но все-таки приняли его, потому что, с одной стороны, у них не было намерения сторониться кого бы то ни было, а с другой – они были заняты собственными несчастьями, чтобы обращать внимание на расовые различия. Двое из группы даже бросились к ногам Дзирта, умоляя его напустить на них «ужасы темных эльфов» и заставить их страдать.

Всю весну и лето Плачущие монахи попрошайничали и страдали, а Дзирт служил