Отголоски этих ужасов, все эти разбойные анекдоты Смутного времени аккуратно доходили до Николая из газет и писем (несмотря на разруху и хаос, почта работала). Но, если разгон парламента еще мог вызвать усмешку у того, кто столько лет боролся с Думой, деяния новой власти в феврале – марте 1918 года воистину потрясли бывшего Верховного Главнокомандующего.

В марте был заключен Брестский мир с немцами. Россия признала свое поражение в войне.

В это время он ведет дневник с двойной нумерацией дней: с 1 февраля страна перешла на «новый стиль». И он саркастически записал:

«Узнали, что по почте получено распоряжение изменить стиль и подравняться под иностранный, считая с 1 февраля… Недоразумениям и путаницам не будет конца…»

Из дневника: «12(25) февраля, понедельник. Сегодня пришли телеграммы, извещавшие, что большевики, или как они себя называют Совнарком, должны согласиться на мир на унизительных условиях Германского правительства ввиду того, что неприятельские войска движутся вперед и задержать их нечем! Кошмар!..»

Это действительно был кошмар, наваждение!

Прибалтика, Польша, часть Белоруссии, часть Кавказа – все это уходило из России. Империя, полученная от отца, более не существовала.

Николай был типичный «телец» со всеми свойствами этого астрологического знака. Медлительный, упрямый и скрытный, малоразговорчивый, обожавший детей, семью. Но два свойства «тельца» у него будто отняты: сила и способность впадать в бешенство. «Да рассердитесь вы наконец, Ваше Величество!» – тщетно умолял его один из министров.

Да, он был особый «телец», «телец-жертва», «телец», рожденный на заклание, Иов Многострадальный.

Но в тот день, читая сообщение о Брестском мире, он почувствовал в себе эту ярость «тельца».

И она ему вторит. Из письма Аликс Подруге:

«3 марта 1918 г. Боже, спаси и помоги России… Один позор и ужас… Не могу мириться с этим, не могу без страшной боли в сердце это вспоминать…»

3 марта был заключен Брестский мир. Ровно через год после его отречения они отреклись от всех жертв, принесенных Россией. Тысячи тысяч загубленных жизней – все оказалось напрасным…

К Брестскому миру Ленин готовился давно. Только мир с немцами мог привести к роспуску старой армии. Это было одним из условий сохранения власти, столь легко, почти чудом захваченной его партией. Когда большевики разгоняли первый русский парламент, Ленин видел перед собой мечту – Брестский мир, который никогда не был бы одобрен Учредительным собранием.

В партии многие считали этот мир позорным. И второй большевистский лидер – Троцкий – был против. Но Ленин сломил противников, собрав экстренный съезд РКП(б). В бесконечных изнурительных дебатах и голосованиях – он победил! И вместе с ним – его тень Я. Свердлов, опора, верный исполнитель! (Когда Свердлов умрет, он будет лихорадочно искать «нового Свердлова» – того, кто сможет столь же беспрекословно проводить его идеи. И найдет: Сталин – он должен был стать его новой тенью. Но на этот раз не удалось: тень стала самостоятельной и в конце концов победила хозяина.)

Но вернемся к Брестскому миру. Итак, он заключен. У бывшего царя теперь достаточно времени на размышления.

Человек с истинно религиозным сознанием, он быстро успокаивается.

Он верит: только по прошествии времени, когда уплывет в Лету революция и вся катастрофа, случившаяся с Россией, может быть, откроется чертеж истории. И замысел Того, кто творит историю… Вот почему с таким вниманием он будет читать четвертую часть «Войны и мира», «которую не знал раньше»… «Мария и я зачитывались «Войной и миром». (Из дневника 8 и 9 мая 1918 года.)

Да, царь – только раб… Раб истории, которую творит Бог.

Но Аликс – в яростном недоумении: что же союзники? Как они все это терпят? Нет-нет, она чувствует: что-то случится. И может быть, этот ужасный мир как-то переменит и их судьбу?

Аликс была права. Именно в это время в Москве решилась их судьба.

В феврале в Москву на заседание VII съезда, где обсуждался Брестский мир, прибывает глава уральских большевиков Филипп Голощекин.

Вместе с Лениным он голосует за Брестский мир. Против Троцкого, против тех, кто не понимает: нужна передышка. Ничего, потом мы от всего откажемся. Уже сформировали принцип: заключая соглашение, сразу начинать думать, как его впоследствии нарушить. Политика – всего лишь спасительная ложь во имя революции.

И тогда же, сразу после победы ленинцев, состоялся у Голощекина разговор с еще одним сторонником Брестского мира – старым другом, Председателем ВЦИК Свердловым. Разговор этот был, конечно же, о том, что более всего волновало уральцев: о переводе Царской Семьи в Екатеринбург.

Голощекин имеет право на плату за верность ленинской линии, за верность Брестскому миру. И он просит поддержки у своего друга и старого друга уральцев…

Что же Свердлов? Свердлов наверняка обрисовал ему ситуацию. В Москве решено: всемогущий Троцкий организует в столице суд над Николаем Романовым. И Свердлов, как Председатель ВЦИК, должен и будет делать все, чтобы перевезти Царскую Семью в Москву. («Вечно возбужденный Лев Давыдович» жаждет превратить этот суд в собственный бенефис. Но нужен ли очередной бенефис Льва – ему, руководителю ВЦИК? Да, она уже началась – драка между вчерашними единомышленниками. И если прежде образование фракций внутри партии означало борьбу идей, теперь – борьбу за власть.)

Почти без слов они поняли друг друга: Свердлов и Голощекин. Итак, Свердлов будет проводить линию Центра, но… Но, если Урал будет достаточно энергичен, ВЦИК сможет уступить.

Получив заверение Свердлова, Голощекин сделал доклад на Президиуме ВЦИК о безнадзорности Царской Семьи в Тобольске и опасности монархического заговора. Он предложил перевести Царскую Семью в Екатеринбург под строгий надзор столицы Красного Урала.

Вернувшись в Екатеринбург, Голощекин начинает бурную деятельность. И, видимо, связывается со «шпионом».

«Шпион»… Я представляю его первую встречу с Матвеевым в Доме Свободы. «Шпион» узнает, что Семья начала сильно нуждаться. Много выудил Соловьев «на заговор», и Царской Семье все чаще не хватает денег. Новое правительство денег, естественно, не дает. И Кобылинский, Татищев, Долгоруков ходят по тобольским купцам, берут деньги в долг. Сначала им давали охотно: ждали, что новая власть не удержится. Но теперь уже совсем не дают.

А обильные обеды в доме все продолжаются. И по-прежнему единственная прогулка императрицы – на хозяйственный двор, где разгуливают утки и гуси. Там она ведет увлекательные беседы с поваром Харитоновым. Еда – развлечение в заточении. И они едят, едят, и запах отходов стоит на заднем дворе.

Но теперь атмосфера во дворе очистилась, денег не стало. Московское правительство, к восторгу Матвеева, перевело Семью на солдатский паек. Николай Романов получил солдатскую продовольственную карточку.