— Иногда я ставлю себя на твое место. Представляю твою жизнь, которую так жестоко сломал мой народ. То, что ты сделал… Да, я виню тебя, но в то же время и нет. На твоем месте я поступила бы так же. Может, даже хуже.

— Тогда что же ты не можешь мне простить? — Голос Арина стал хриплым. — То, что я… поцеловал тебя? Тогда, на кухне. Это и есть мой самый ужасный проступок?

— Арин.

— Я был не прав.

— Арин.

— Прости меня, Кестрель. Мне жаль. Как еще просить у тебя прощения?

Не тоска, с которой он произнес эти слова, заставила Кестрель задуматься. Нет, дело было в его голосе. В том, что пряталось за ним: песня, широкая, как подземная река, которую он пытался удержать, перекрыть плотиной, заключить в трубу. Раньше песня была его тайной. Кестрель давно, еще когда он был рабом, догадалась, как тяжело ему хранить этот секрет. Арин был певцом, но отказался от своего дара, спрятал его. Он так яростно оберегал свою важную тайну, что Кестрель никогда не пыталась докопаться до истины и даже не подумала, что Арин может скрывать что-то еще.

Он ждал ответа. Пробили часы в библиотеке. Этот звук вырвал Кестрель из воспоминаний. Ей в голову пришла новая мысль, от которой по коже побежали мурашки.

Арин, может, и не знает секретов Кестрель, но чувствует их. Он слышит, как они ворочаются в самых темных глубинах ее сердца. Да, Кестрель решила, что никогда ничего ему не скажет. Но буквально минуту назад она все же заговорила слишком открыто, как будто надеялась, что Арин сам обо всем догадается. Кестрель встретилась с ним взглядом и ясно увидела два варианта: поддаться искушению или следовать долгу. До встречи с Арином она всегда знала, какой выбор правильный.

— Я тебя простила. — Кестрель намеренно заговорила в небрежном, но доброжелательном тоне. — Ну что, теперь тебе легче? Я решила выйти за принца не из-за того, что в чем-то виню тебя. Ты здесь вообще ни при чем. Просто я поняла, что мне нужно что-то другое.

Арин молча уставился на нее.

— Серьезно, Арин. Только представь, полмира в моей власти. Не такой уж сложный выбор.

Он отвернулся к окну. Солнце уже поднялось выше. Его яркий свет сделал лицо Арина бесцветным.

— Раз уж мы решили поговорить начистоту, — продолжала Кестрель, — я бы хотела узнать, почему ты пришел вместо Тенсена. Это он прислал тебя?

— Он не читал твоего письма, — ответил Арин, по-прежнему глядя в окно. — Я увидел твою печать и сам вскрыл письмо.

— Что ж, наверное, следует тебя отчитать. — Кестрель изящно пожала плечами. — Но большой разницы нет, могу и тебе сказать.

Теперь Арин все же повернулся к ней:

— Что именно?

— Я больше не являюсь посланником империи в Гэрране.

— Но ты же согласилась! Это входило в условия мира. Император все подписал, и я тоже. Теперь это закон!

— Этот закон написан мечом, а не пером. Меч сейчас в руках у императора, и если он решил, что такая обременительная должность мне не подходит, то кто мы такие, чтобы спорить? Ну же, не будем ссориться. Как тебе чай? По-моему, вкусный, только слишком крепкий. Я, наверное, даже не смогу допить.

В глазах Арина промелькнуло опасное выражение.

— Значит, ты предпочитаешь поговорить о чае?

— Можно и о шоколаде.

— А в другой раз при встрече мне останется только сделать комплимент твоим чудесным туфелькам и перчаткам из тончайшей кожи? Потому что нам, похоже, больше не о чем говорить. Неужели тебе не скучно так жить? — Арин перешел на родной язык, но его голос все равно звучал непривычно и чужеродно. Он говорил отрывисто и резко, насмехаясь над болтовней придворных. — Можем поговорить о преступлениях твоей драгоценной империи за чашечкой чая. Я похвалю замысловатые сахарные фигурки, возьму на ложечку крохотного лебедя и передам тебе. А ты положишь его в свою чашку поплавать и сделаешь вид, что на востоке не идет война. Я замечу, что жители южных островов до сих пор остаются рабами, а северные племена давно уничтожены. Ты возразишь, что под властью империи им живется лучше. Взять, к примеру, акведуки, которые мы построили, чтобы доставлять воду с гор прямо к домам. Разве не чудесно? А северные племена и так были малочисленными.

Его голос надломился, в нем больше не было иронии.

— Еще я могу рассказать тебе, что в Гэрране вот-вот начнется голод. Мы обнищали, Кестрель. Мы доедаем остатки зерна и ждем урожая хлебного ореха — и новостей о том, сколько еще у нас заберет император. Может, ты знаешь? Но если я спрошу, ты, наверное, пустишься в воспоминания о том, как няня пекла для тебя караваи. Ты, возможно, даже бывала на южной оконечности полуострова, где растет этот орех, и помнишь, что там круглый год светит солнце. Ты сообщишь мне все это таким тоном, будто мы старые друзья, у которых много общего. Но на самом деле общее у нас только то, что твой народ силой отнимает у моего.

А потом я захочу узнать, сколько запасов у нас останется после того, как император соберет дань. А ты ответишь, что не знаешь и знать не желаешь.

Кестрель встала.

— И тогда мне останется только молчать, — закончил Арин. — После мы допьем чай. И все. Так теперь и будет, да?

У нее закружилась голова.

— Уходи, — прошептала Кестрель, хотя из них двоих стояла как раз она. Арин не пошевелился и уставился на нее снизу вверх, сжав зубы. Кестрель не понимала, как может Арин по-прежнему смотреть с такой твердой уверенностью, с таким праведным гневом. «Не предавай меня, — говорил его взгляд. — Не изменяй себе».

Кестрель вышла из-за стола.

— Нет, ты не такая. — Арин повысил голос.

Недовольный библиотекарь выглянул из-за стеллажей. Кестрель пошла к выходу.

— Разве тебе не стыдно жить так бессмысленно? — бросил Арин ей вслед. — Разве не видишь, каким пустым стало твое существование?

«Вижу, — подумала она, когда дверь библиотеки захлопнулась за ее спиной. — Прекрасно вижу».

Кестрель села за туалетный столик и поняла, что ее трясет. Проклятый Тенсен. Почему чиновник не следит за письмами, которые ему приходят? Или Арин копался в его бумагах, пока тот спал? Разумеется, Кестрель не упомянула ничего важного: при дворе нельзя обсуждать секреты в письмах, если не хочешь, чтобы по дворцу мгновенно разлетелись сплетни. Но что, если бы она допустила малейшую неосторожность?

Придется пересмотреть планы. На Тенсена положиться нельзя, он не в состоянии справиться с Арином. А Кестрель ведь почти согласилась поработать шпионом гэрранского министра. Хорош разведчик, ничего не скажешь. Не может даже позаботиться о сохранности собственных писем! С другой стороны, запечатать письмо личным гербом — тоже надо было додуматься. Глупая ошибка.

Кестрель окинула взглядом пузырьки, расставленные на столике, и представила, как одним махом скинет их на пол. Грохот, гора осколков. Но через несколько долгих секунд Кестрель справилась с собой и осторожно достала банку, которая пряталась за рядами бутылочек. Она посмотрела на прозрачную емкость отстраненно, как будто издалека.